Бисмарк. «Железный канцлер»
Шрифт:
Покровителем молодого депутата достаточно быстро стал – и продолжал им оставаться в течение нескольких лет – генерал-адъютант короля Леопольд фон Герлах. Вместе со своим братом, правительственным президентом Людвигом фон Герлахом, он принадлежал к числу лидеров консервативной группировки. В своих мемуарах Бисмарк вспоминал: «Он был благородной натурой, широкого размаха, но не таким фанатиком, как его брат, президент Людвиг фон Герлах; в обыденной жизни он был скромен и беспомощен, как дитя, но политик он был смелый, с широким кругозором, ему мешала только его флегматичность. Я помню, как мне пришлось однажды в присутствии обоих братьев, президента и генерала, следующим образом высказаться по поводу сделанного им упрека в непрактичности: «если бы мы втроем увидели сейчас в окно, что на улице произошел несчастный случай, то господин президент пустился бы в связи с этим в остроумные рассуждения о недостатке в нас веры и несовершенстве наших учреждений; генерал сказал бы в
63
Бисмарк О.ф. Указ. соч. Т. 1. С. 39.
К Шталю, который стремился адаптировать старые консервативно-монархические ценности к современным реалиям, Бисмарк был особенно близок в своих воззрениях. Вообще говоря, политические взгляды Бисмарка достаточно сложно описать общепринятыми терминами. Молодой депутат являлся убежденным монархистом, сторонником Гогенцоллернов, однако вовсе не был легитимистом в точном понимании этого слова. Он был готов служить своему монарху, но не считал себя обязанным поддерживать законные права других государей Европы. При этом его лояльность прусскому королю вовсе не означала безусловного подчинения – в лучших традициях юнкерства Бисмарк считал, что может во многих случаях защитить интересы монархии лучше, чем сам монарх, причем при необходимости даже вопреки воле последнего. Кроме того, он был категорическим противником абсолютизма, особенного просвещенного, опирающегося на бюрократию, а не дворянство. Он идентифицировал себя с прусским юнкерством, однако при необходимости также мог безжалостно перешагнуть через интересы этого сословия.
В конечном счете, остается лишь один актор, которому Бисмарк был лоялен всегда и безоговорочно – это была Пруссия, прусское государство. Интересы Пруссии – естественно, в том виде, в каком он понимал их сам – были альфой и омегой политической деятельности Бисмарка. Ради них он был готов спорить и ссориться и с королем, и со своими недавними единомышленниками. По мнению Отто Пфланце, Бисмарк неосознанно проецировал свою волю к власти на прусское государство и стремился к увеличению могущества и влияния последнего. Это позволяло ему представать в первую очередь в своих собственных глазах в облике верного слуги высшего принципа – государственных интересов – а не беспринципного властолюбца [64] .
64
Pflanze O. Op. cit. Bd. 1. S. 70.
Молодого депутата достаточно быстро заметили. Объективно в консервативном лагере, который был в Соединенном ландтаге в меньшинстве и вовсе не являлся созвездием талантов, выделиться было легче, чем среди либералов. Уже первое его выступление, состоявшееся 17 мая, привлекло к дебютанту внимание всей палаты. Поводом для него стала речь одного из либеральных депутатов, который обосновывал требование конституции в том числе и тем, что немецкий народ, поднявшись в 1813 году против Наполеона, был воодушевлен надеждой на политические свободы.
Для Бисмарка это был прекрасный случай заявить о себе. Попав на заветную трибуну, он немедленно со всем риторическим пылом обрушился на предыдущего оратора, объявив, что тот унизил национальную честь, полагая, «что злоупотребления и унижения, которые терпела Пруссия от чужаков, были недостаточны для того, чтобы кровь вскипела, а чувство ненависти к чужеземцам затмило все остальные чувства». Выступление многократно прерывалось выкриками из зала. Когда шум стал совершенно невыносимым, заглушая слова оратора, Бисмарк совершил один из тех своих жестов, которые войдут в историю: достал из кармана «Шпенерскую газету» и невозмутимо погрузился в чтение до тех пор, пока председательствующему не удалось восстановить тишину в зале. И только потом ответил на замечание одного из своих оппонентов, заявивших, что молодой депутат не имеет права судить о событиях, которых не видел лично: «Не могу отрицать, что не жил в то время, и я всегда сожалел о том, что не имел возможности принять участие в этом движении; однако это сожаление только что уменьшилось благодаря разъяснению, которое я получил здесь относительно тогдашнего движения» [65] .
65
WIA. Bd. 1. S. 139.
«Неукротимый
66
Schmidt R. Op. cit. S. 29.
Именно это и нужно было Бисмарку. Он сознательно добивался такой популярности, намеренно провоцируя своих политических противников. Впрочем, остается спорным вопрос о том, насколько все это было продуманной тактикой – и в какой мере здесь по-прежнему проявлял себя тот «бешеный Бисмарк», который отличался необузданным нравом и неизменно находился в центре скандала.
Было бы серьезной ошибкой приписывать молодому, только начинающему свою политическую карьеру депутату хитрость, расчетливость и тактическое мастерство опытного государственного деятеля, каким он станет несколько десятилетий спустя. Многие биографы «железного канцлера» склонны рассматривать все его действия на политической сцене как глубоко продуманные, рациональные и идеально рассчитанные маневры, однако это явное преувеличение. Бисмарк делал свои первые шаги, он учился и, как и всякий учащийся, допускал ошибки. Выступая в строго определенном амплуа, молодой депутат ограничивал свое пространство для маневра; впоследствии это не раз осложняло ему жизнь. Сам он после своего первого выступления всерьез опасался, не перегнул ли он палку.
Однако на данном этапе он действительно добился своей цели. Бисмарка заметили и мгновенно оценили руководители консервативного лагеря в Соединенном ландтаге. Политическая карьера молодого депутата пошла по восходящей. Вскоре он, вынужденный пропустить несколько заседаний, с гордостью констатировал, что его отсутствие в палате не прошло незамеченным. 1 июня в очередном выступлении Бисмарк формулировал свое политическое кредо: «Прусский монарх является обладателем неограниченной власти милостью не народа, а Господа, и часть своих прав он добровольно передал народу» [67] .
67
WIA. Bd. 1. S. 148.
При этом стоит подчеркнуть, что непримиримость и монархический энтузиазм Бисмарка не были только игрой на публику. Он искренне ненавидел либеральное большинство палаты, с искренним пренебрежением относился к парламентским институтам – несмотря на то, что именно в стенах Соединенного ландтага начался его подъем. «Я с утра до вечера полон желчи из-за лживых и клеветнических выступлений оппозиции, из-за своекорыстной, злобной преднамеренности, с которой она отказывается признавать любые доводы, из-за безмозглой поверхностности толпы, у которой даже самые солидные аргументы ничего не стоят против банальных напыщенных фраз рейнских туристов-виноделов» – писал он Иоганне [68] .
68
Ibid. S. 143.
Политика захватила его, а растущая популярность ласкала его самолюбие. Определенная неуверенность, существовавшая в первые недели парламентской деятельности, быстро рассеялась. «Дебаты сейчас носят очень серьезный характер, – писал Бисмарк 8 июня. – Оппозиция делает все партийной проблемой, даже вопрос с железными дорогами. Я приобрел много друзей и много врагов, последние по преимуществу в ландтаге, а первые вне его. Люди, вчера еще не знавшие меня, а также те, кого я сам еще не знаю, относятся ко мне с предупредительностью, и часто я чувствую дружеское пожатие незнакомой руки. (…) Довольно захватывающими являются политические вечера вне ландтага; с наступлением темноты я возвращаюсь с конной прогулки, и направляюсь сразу в Английский дом, в Отель де Роме, где говорят о политике так страстно, что я редко ложусь спать раньше часа ночи» [69] . В эти недели Бисмарк старался обзавестись как можно большим количеством полезных контактов, проявлял активность, стремясь занять достойное место среди единомышленников.
69
Ibid. S. 152.