Битая ставка
Шрифт:
— Ну, хорошо, товарищи, до встречи. Пожалуй вближайшие дни встретимся, надо кое-что обговорить.
— Всегда рады, у нас прием круглые сутки.
И они разъехались.
У реки можно жить — Смирнову вспомнились родные сибирские края, речушка, возле которой он жил. Рыба прокормит не один день, да и дичью можно промышлять. Припомнилось, как однажды дед сердито отчитал его за то, что они с дружком вздумали ловить проголодавшихся перелетных гусей на рыбачий крючок, на который насаживали кусочек вареной печенки.
— Это же варварство,— корил их дед,— так бесстыдно обманывать живность!
«Может, и господин вахмистр вот так промышляет?— размышлял Смирнов,— тогда ему особенно часто из камышей и выходить не надо. А он выходит и довольно часто в последнее время. Вон выполз и даже машину успел обстрелять. Очевидно, выслуживается перед фашистами, чтобы было о чем им доложить. А возможно, и связь у них налажена. Тогда что же? Значит, абвер в этих краях делает ставку даже на такую нафталинную рухлядь, как Марущак?»
У въезда во двор, где размещалась его группа, Смирнова встретил старшина Сухоручкин.
— За время вашего отсутствия происшествий не случалось,— бойко доложил он капитану.— А вам повезло, подоспели прямо к ужину. Можно мыть руки — и прямо за стол. Да и гость у нас есть, веселей ужинать будет. Правда, ни с кем другим, кроме вас, говорить о своем деле не хочет. Подавайте ему только самого главного. Вот уже больше двух часов вас дожидается.
Отряхнув пыль и сполоснув лицо и руки, Смирнов зашел в хату .Пройдя небольшую переднюю комнату, которую старшина называл не иначе, как «штаб», Смирнов прошел в смежную. Навстречу ему поднялась молодая, одетая по-будничному женщина. «Видно, прямо с работы,— отметил про себя Смирнов.— Что же у нее такое неотложное?»
— Здравствуйте, гражданка,— опередил он пытавшуюся подняться гостью. Сидите, сидите! Чем могу служить? Может, поужинаете с нами?
— Нет, нет, спасибо. Разговор у меня есть. Я так смекаю — важное дело,— бойко заявила гостья.
— А вы, простите, кто будете?
— Я-то? Колхозница здешняя. Шабанова Варвара.
— А по батюшке?
— Платоновна, стало быть.
«Платоновна» зарделась. Вряд ли ее когда величали так.
— Ну что ж, рассказывайте, Варвара Платоновна.
Смирнов сиял полевую сумку, натрудивший плечо противогаз и присел возле стола на опрокинутый ящик.
— Вы уж не обессудьте, что от дел отрываю. Одним словом, под нашим селом у переезда валяется военная машина, которую четыре дня назад спалили. Так вот, говорят наши казачки, что это натворили Марущаки,— есть тут у нас такие кобели, с прошлой осени мотаются в плавнях, да и в базы заглядывают. Они, сказать, раньше для нас безвредными были. Гутарили, что дезертиры это, от войска ховаются. Бывало, если милиции или начальства какого в селе нет, они и на люди появлялись. А больше по ночам шастали и брали где что плохо лежит. А теперь осмелели, варнаки, начали даже на машины нападать, бандюги. Говорят, что больше всего они по соседним хуторам бродили, а когда в наших краях появлялись, то заходили к тем, кто побогаче, а иногда к старой бобылке Соколихе наведывались. Живет тут у нас такая на окраине села, недалеко от Кубани. Она их и принимала, и подкармливала, а в прошлые годы, бывало, и самогоном потчевала.
— А кто она, эта Соколиха?—
— Соколиха? Да наша она, тутошняя, давно живет. Правда, все время одна, ни мужа, ни детей не нажила. Сказывают люди, что с революции или с гражданской она здесь, будто бы барыней раньше была. Бежала со своим муженьком-офицером к морю, чтобы в заморские края податься, да наши им тогда все дороги перерезали. Муж ее ускользнул, а она осталась, да так и прижилась тут. Раньше, когда была помоложе, круглый год в бригаде работала, на ферме молоко принимала, а зимой — со скотом. Где-где, а у нее, этой Соколихи, в те годы самогон всегда бывал. Наши бабы да председатель Бояркин не раз пытались приструнить ее, чтобы не спаивала мужиков. Иной ведь последнюю копейку к ней нес. Ну, штрафовали ее, конечно. А в последние годы не замечается за ней этого греха. Провожает взашей мужиков, кто наведается. А как этих, Марущаков-то — не знаю. Но что прежде привечала их — это точно.
— Соколиха — фамилия? Соколова, что ли?
— Да, нет, не фамилия, а прозвище ее такое. Потому что при встрече с нашими мужиками она всегда гутарила: «Заходите, соколики, как живете, соколики?» Вот и прилепили ей «Соколиху». А зовется она, дай бог памяти, кажись, Шубовой или Шубиной. Да если надо, я завтра узнаю, да вы и сами в подворных книгах посмотреть можете.
— А почему, Варвара Платоновна, думаете, что это Марущак со своими натворил? Я имею в виду сожженную машину. Может, это вражеский самолет разбомбил.
— Нет, не самолет. Они это. Думали, наверное, что машина продукты какие везет, вот и налетели, чтобы поживиться, запас сделать да меньше глаза в селах мозолить. Знают, подлые, что в селе сейчас им нос казать нельзя, бон военных сколько, кустика свободного не сыскать. Дезертиры ведь.
— Да,— согласился Смирнов,— это резон. Ну, спасибо вам, Варвара Платоновна, за все, что рассказали. Для нас это действительно очень важно. А не могли бы вы припомнить, кто видел их раньше в этих краях?
— Да многие, товарищ командир, видели. Они и в нашу бригаду прошлой осенью приходили, кукурузу ломали да картошки просили. Я и сама их встречала несколько раз.
— А почему же вы про них в милицию не сказали, их бы задержали, и вам спокойно было бы?
— Да боязно как-то. Вот они тут, под боком. А милиция во-он где... А вот как узнали мы, что машину они обстреляли да красноармейцев погубили, то бригадирша Ольга Климова и говорит мне: «Беги, Варька, в село, найди председателя или военных, которые в Степанидиной хате стоят,— это про вас — и обскажи им все по порядку. Они разберутся что к чему». Я сначала-то Бояркина искала, да не нашла, вот и заявилась к вам.
— Так, так... Все верно. Машину действительно обстреляли они. А скажите, сколько человек их приходило в вашу бригаду?— спросил Смирнов.
— По-разному случалось. Этой весной пятеро было. Один уже старый, весь седой, ко еще бодро держится, а четверо других помоложе, мордастые. Сказывают, что пожилой этот и есть Марущак — ихний главарь, из наших краев родом.
— Значит, старый, говорите? Так зачем же ему скрываться? Ведь его же по возрасту на войну не призовут.
— А лешак его знает, привык, наверное, прятаться да мотаться по нашим краям, ест и бродит, да и молодых за собой водит.