Битум
Шрифт:
вздуваясь, взрываясь водой,
провалами вниз опадает
распад её трупа, с бедой?
Не стала не лугом, не лесом,
не ест её деточек тля.
Накрыта асфальтовым прессом
погибшая год уж земля…
Ночник
Светильник – радуга ночная,
луна, фонарик на стене,
где штамп лианы,
мечтает снова о весне,
визитах бабочек и змейках
и о прилётах певчих птах,
но накормить их не сумеет
рисунком зёрен днём, впотьмах.
Застывший образ всё бледнеет,
не вянет, как и не растёт,
и хоть зимой чуть леденеет,
но жив, всегда в тиши цветёт.
Он выгорает чуть от солнца,
и полоса блестит от рук,
что трут в опоре об суконце,
запечатлев клоненье мук.
Стена – обман природы гадкий.
Коль гладь задвижет стебельком,
то разойдутся швы и кладка,
то человечий рухнет дом.
И оттого всё здесь смиренно,
без ароматных веток, чар.
Среди эдемских кущ извенно
однажды выйдет в холод пар…
Овуляция
Сомкнусь с тобой в касанье,
ведь ты меня ждала…
Двух жаждущих свиданье,
слиянье, вар тепла.
Вершится акт творенья
среди вселенских тем -
мельчайший миг внедренья,
труда, любви двух дерм,
двух душ пришедших к чуду,
нашедших счастье, жар
и лоно как посуду
для спайки генных чар.
Мы будем в вязком поле
ваять наш дом, узлы.
Мы выделим любови,
чтоб к нам не заползли
хвосты, что также пели,
как я. Сторонних бель.
Не давши повод, щели
для вражьих сплетен, дел,
срастёмся общей ношей,
родимся, свет даря,
создав из влаги, крошек
героя, мать, царя…
Лица зверей
Мы
с повадкой кур и птиц,
свиней, макак, лисицы,
удавов, львов, куниц,
собак, лишённых леса,
свободных, злых волков,
и козье-рьяных бесов,
с именьем лап, клыков,
подковами иль клювом,
с природнейшим нутром.
Живём чутьём, по буквам
одни, вдвоём, гуртом.
Средь пастбищ, нор гуляем
меж гнёзд и старым пнём,
и тех, кто дробь пуляет
и точит нож, копьё,
капкан и сеть готовит
чешуйным, шерстяным.
Для клеток, кухонь ловят.
Всё то – удел земных.
Машонце
Светлистая, ясный подарок,
воздушнее плавных лучей,
спелейшее диво нектара,
что рушит смолистость ночей.
Дарящее тёплость живую.
Порою, нагревшись, лучусь.
Мечтаю под ним и бытую,
и ночи совсем не боюсь.
Искомый союз, единение
в потоках хрустящей зимы.
Теряюсь, творя омовенье
под светом святой бахромы.
А лучики – сок мандаринов,
летящий бесцветно на нас,
деревья, детей, исполинов,
на реки, сподвижников каст.
Без устали льёт благодати
простейший, всеумственный шар,
чьё даже молчание кстати,
чей щедр раскидистый дар,
чья милая, сладкая нежность
вживается в горы и мех,
чья светлость живёт безмятежно
под плёнкой прикрывшихся век.
Просвириной Маше
Оборотни
Порою живёшь и не знаешь,
кто рядом в избушке такой,
а голову вскинешь, чуть взлаешь,
тогда их изведаешь вой,