Битва под Острой Брамой
Шрифт:
Однако вскоре Андрюха понял, что нос ему задирать рано. Когда позади остались Псков, Курляндия и путешественники из пределов Российской империи въехали в Литву, здесь в корчмах и на постоялых дворах Андрюха услышал ту самую польскую речь, которую они с барином уже несколько дней учили. Только эти корчмари говорили так быстро, да еще сыпали столько слов, которых вовсе не было в тетрадке Дмитрия Сергеевича, что Андрюха почти ничего не понимал. Даже барин иной раз просил собеседника «мувить вольней». Еще труднее было объясниться самому, не прибегая к помощи жестов. Однако евреи-корчмари в этом чужом краю были люди понятливые, практика быстро приносила пользу, и с каждой новой
– Он сказал, что незачем такому важному пану, то есть господину, русскому офицеру, останавливаться у него в корчме с простолюдинами. Можно проехать еще меньше версты и остановиться в усадьбе у здешнего пана, выбрать себе самый наираспрекраснейший «покой» – комнату, стало быть. Пан, дескать, не посмеет отказать и угощение подаст. Говорит, все проезжающие русские офицеры так поступают.
Только Дмитрий Сергеевич по деликатности своей здешнего помещика обременять постоем не стал, остановился в корчме, к немалому удивлению ее хозяина, на всякий случай сделавшего постояльцу немалую «знижку».
Край этот, как объяснил Дмитрий Сергеевич, назывался Жмудь, и был он частью Литвы, которая сама состояла частью Речи Посполитой – так правильнее было называть Польшу.
Край хоть и чужой, но то тут, то там по дороге встречались отряды российских войск, расположившихся здесь на зимние квартиры, то есть основательно. В одном местечке Дмитрий Сергеевич разгневался на гренадерского фельдфебеля, который собрал себе со всей деревни целую гору перин и тюфяков, на которых он «почивал», а хозяевам приходилось спать на соломе чуть ли не вместе со скотиной. Строго отругав унтер-офицера за обиды, который тот зря учиняет местному населению, Дмитрий Сергеевич сказал Андрюхе, а больше, конечно, сам себе: «Ежели так обстоят дела по всей Польше, то мне надо торопиться – нашему посланнику действительно может грозить опасность…»
Только зря Дмитрий Сергеевич так уж сильно торопился и на ходу обливался чаем, едучи уже по самой «коронной» Польше. К его приезду в Варшаву российский посланник барон Осип Андреевич Игельстром был живехонек. И гораздо больше, нежели собственной безопасностью, озабочен был делами сердечными.
Варшава, конечно, знатный город – только и глазей по сторонам, потому как прежде ничего подобного не видел, хоть тоже не из деревни приехал. Москва, которую Андрюха неплохо помнил, что и говорить, – больше. И купола колоколен там золотом горят, но Москва совсем не такая. И славный город Санкт-Петербург совсем не такой – строгий, прямой, роскошный. А здесь каждая улочка куда-то заворачивает и выпрямляется только ненадолго, упершись в такую же роскошь дворца или собора. Они здесь без золоченых куполов, но тоже величественные, каменные, поднимаются стрелами высоко в небо – можно шапку потерять. Дмитрий Сергеевич, побывавший и на востоке – в Сибири, и на севере – в Финляндии, западную границу России пересек впервые и такой старый европейский город, как Варшава, тоже видит в первый раз. Наверное, даже завидует Андрюхе, перебравшемуся на козлы: припал к окошку, затянутому по краям льдом.
Тут, на козлах, Варшава воспринимается лучше еще и на запах. Запах чем ближе к центру, тем аппетитнее, смачнее. Всюду прямо на улице что-то пекут, жарят, а на морозе запахи от этого распространяются особенно вкусные. «Лютый» февраль не дает перебить эти запахи менее приятными, быстро замораживая выбрасываемые в разные укромные места помои. (По-польски помои зовутся вообще противно – «гной».)
А может, оттого чуять все это
Еще и названия улиц под стать запахам – Пекарская, Медовая.
Здесь, на Медовой, остановились у красивого двухэтажного особняка, сплошь украшенного лепниной. Это был дворец епископа Млодзеевского, в котором теперь располагался российский посланник. Более глазеть по сторонам Андрюхе не следовало. Пока барин, с утра нарядившийся в парадный мундир, отправился докладывать посланнику о своем прибытии, Андрюха, как тот кот в сапогах, должен был позаботиться о хозяине – подобрать ему квартиру. Дмитрий Сергеевич позволил ему этим заняться.
Андрюха уже заприметил двухэтажный дом, в котором нужно спросить комнату для барина и чуланчик для него с Селифаном. Расположен он был не на Медовой улице, а на Подвале, по другую сторону от дворца российского посланника, почти прилепился к крепостной стене старого города.
Соскочив с возка, Андрюха с наслаждением потянулся, очень надоело сидеть, будто на бесконечно долгом уроке. Закончено такое дальнее путешествие! Славно! И вот он шагает по улице самой Варшавы, столицы Речи Посполитой, и снег поскрипывает под его начищенными сапогами. Когда булыжники проступят из-под снега, такую обувь нужно будет носить особенно бережно. Это будет уже скоро, приближается весна. Выглянувшее ее предвестником солнышко придает сапогам блеск, подобающий денщику капитан-поручика лейб-гвардии Преображенского полка.
Да и дом он выбрал подобающий – радующий глаз свежей штукатуркой, выкрашенной в желтый цвет. Наверное, недавно построен, еще и тараканы не завелись. И запах у дома хороший, такой несомненно понравится барину. На этот колдовской аромат Андрюха обратил внимание, еще проезжая мимо. Здесь на первом этаже была кофейня, а кофе Дмитрий Сергеевич почитает еще более, чем чай.
К тетушке, варившей кофе, Андрюха и подошел с заранее заученной польской фразой, только обращение «пан» поменял на «пани». Собственно, никакая она не тетушка, а молодая красивая женщина. Пани выслушала Андрюху с улыбкой и ответила ласково:
– Как славно мальчик говорит по-польски! Лучше, чем другие москали, которые уже целый год приходят сюда пить кофе. Так что я уже отлично разумею по-русски. Да, у нас есть свободная комната на втором этаже, можно освободить и вторую. Мы с радостью поселим у себя твоего господина. Видно, твой господин – вельможный пан, если у его слуги такие красивые сапожки! – женщина подмигнула Андрюхе.
– Так и есть, пани.
– Называй меня пани Гражина, – сказала веселая варшавянка и протянула Андрюхе сахарный крендель, формами чем-то напоминавший ее саму.
– Угощайся, мальчик!
– Дзенькую! – не забыл поблагодарить Андрюха, очень довольный, что все так удачно складывается.
– Думаю, о цене мы с твоим господином сговоримся, это не будет слишком дорого.
– Нужно прежде посмотреть комнаты.
– Какой благоразумный мальчик! Сколько же тебе лет?
– Двенадцать, пани.
– О, столько ж моему Збышеку! – пани Гражина кивнула в сторону худого рыжего паренька, вытряхивавшего из чашек кофейную гущу. – Комнаты понравятся твоему пану. Из одной можно увидеть нашего короля, когда он выезжает из своего замка. Но это теперь довольно тусклое зрелище. Настоящего короля Варшавы можно будет увидеть из окон той комнаты, что выходит на дом Млодзеевских. Я говорю про российского посланника Игельштрома. Он каждый день отправляется кататься с графиней Залуской. Вот это действительно королевский выезд! Збышек, ступай, покажи мальчику комнаты!