Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945
Шрифт:
Затем следует дальнейшее перечисление войск, которые могут быть переброшены с запада на восток. При этом Антонов высказал пожелание, чтобы авиация западных держав блокировала переброску войск, парализовав работу железнодорожных узлов в Берлине и Лейпциге. В заключение он рекомендовал: «Войска союзников могли бы поскорее перейти к наступлению на Западном фронте, для чего ситуация очень благоприятна».
В тот же самый день, то есть 4 февраля 1945 года, Сталин позвонил по телефону маршалу Жукову, который в это время как раз обсуждал со своими генералами дальнейшее наступление через Одер в направлении Берлина. При этом разговоре присутствовал генерал Чуйков:
«Я сидел рядом с Жуковым,
Сталин. Где вы пропадаете? Чем вы там занимаетесь?
Жуков. Я нахожусь в штабе у генерала Колпакчи (69-я армия. – Ред.), здесь собрались все командующие армиями фронта. Мы разрабатываем план Берлинской операции.
Сталин. Вы напрасно теряете время. Сначала мы должны закрепиться на Одере и удерживать свои позиции, затем перебросить как можно больше дивизий на север, в Померанию, и вместе с Рокоссовским уничтожить вражескую группу армий «Висла».
Жуков получил приказ немедленно представить свои предложения Верховному главнокомандованию.
Маршал Жуков положил трубку телефона на рычаг, встал из-за стола, попрощался и поспешил в свой штаб. Нам стало ясно, что наступление на Берлин откладывается на неопределенное время».
На конференции в Ялте не было сказано ни слова о колоссальных технических трудностях, которые вынудили русское руководство – хотя бы и временно – остановить наступление Красной армии или же пока отказаться от проведения других операций. В связи с этим маршал Конев пишет:
«Я должен признать, что наших успехов мы смогли добиться лишь в крайне тяжелых условиях. Наши солдаты, от рядового до генерала, выполнили свой долг на грани полнейшего физического и нервного истощения. Непрерывные бои, которые начались 12 января на Висле, продолжались без перерыва до 15 февраля. За это время в рядах стрелковых дивизий осталось не более чем 4000–4500 солдат. Танковые и моторизованные соединения потеряли более половины своих машин (не только в боях, но и в результате естественного износа). (В ходе Висло-Одерской наступательной операции 12 января – 3 февраля 1945 г. безвозвратные потери советских войск составили 43 251 чел., санитарные 149 874 чел. Было потеряно 1267 танков и САУ, 374 орудия и миномета, 343 боевых самолета. Погибло также 225 польских солдат, 841 было ранено. Потери немцев только пленными 147,5 тыс., убитых не менее 300 тыс., около 1400 танков и штурмовых орудий и 14 тыс. орудий было советскими войсками захвачено. – Ред.)
Мы не могли так же быстро восстановить железнодорожные линии, как наступали. С каждым днем увеличивалось расстояние от переднего края до складов боеприпасов и горючего. Очень быстро уменьшались имевшиеся в войсках запасы боеприпасов и горючего. Хотя подразделения снабжения и старались изо всех сил, но они просто не могли доставить на фронт столько боеприпасов, амуниции и горючего, сколько требовалось войскам для наступления. Дороги были занесены снегом, а позднее, когда пришла оттепель, они превратились в непроходимые топи. <…>
Неблагоприятные погодные условия повлияли также и на действия нашей авиации. Из-за дождливой погоды почти все полевые аэродромы вышли из строя. Взлетно-посадочные полосы раскисли, и самолеты не могли с них взлететь. Аэродромы с бетонными взлетно-посадочными полосами остались в глубоком тылу, так что радиус действия базировавшихся там самолетов был недостаточным. Хотя на моем фронте было 2380 бомбардировщиков,
Слева от нас наступал 4-й Украинский фронт. Но и в дальнейшем он не добился больших успехов. 1-й Белорусский фронт, наш сосед справа, вел ожесточенные бои в Померании, а на Одере он был даже вынужден временно перейти к обороне».
На 1-м Белорусском фронте находился генерал Чуйков, командующий 8-й гвардейской армией, войска которого с 29 января вели тяжелые бои в Мезерицком укреп-районе.
«Все сильнее ощущалась нехватка боеприпасов, горючего и продуктов питания. В ходе непрерывных боев моя армия прошла более 350 километров. Чем дальше мы продвигались на запад, тем большие трудности возникали у нас. Со снабжением сложилось просто бедственное положение, как в моей армии, так и на всем фронте. Прежде всего, не хватало грузовиков, так как железнодорожное сообщение было пока еще парализовано: сначала нужно было перешить западноевропейскую колею на российскую, более широкую. Транспортные средства – гужевые повозки и грузовики – были до такой степени загружены перевозкой войск, что были просто не в состоянии обеспечить достаточный подвоз боеприпасов и продовольствия со складов, оставшихся в глубоком тылу. Уже сейчас расстояние до них составляло сотни километров. <…>
Кроме того, мы столкнулись с еще одной неожиданной трудностью, а именно с вывозом завоеванного в боях трофейного имущества и боевой техники. Во время отступления немцы бросили огромное количество собственного и вывезенного из Советского Союза имущества. Жадные глаза наших «героев тыла» загорались алчным огнем при виде захваченных складов с продовольствием, маркитантскими товарами, новенькой военной формой и снаряжением. Штабные автомобили, танки, тысячи гужевых повозок и фургонов, подвижные ремонтные мастерские и тягачи без спешки и тихо заполнялись самыми разными трофейными вещами, не имевшими ни малейшего отношения к имуществу, необходимому в бою».
Такие высказывания с советской стороны встречаются крайне редко. Но они соответствуют действительности. Красноармейца, который в конце января 1945 года вступает на немецкую землю, обуревали самые противоречивые чувства. Одним из них, несомненно, являлось желание отомстить немцам, которые четыре года назад напали на Россию, разрушили города и деревни, обращались с местным населением как с людьми низшей расы или превращали их в рабов, угоняли молодежь на Запад. А теперь, когда под ударами Красной армии немцы были вынуждены отступить из Советского Союза, повсеместно применяли тактику «выжженной земли». Сейчас, в начале весны
1945 года, кажется, что пробил час возмездия. В этом случае возмездие означало разбой, убийства, мародерство и насилие. Британский журналист Александр Верт, фронтовой корреспондент одной из американских газет, услышал от одного русского майора:
«Сближение [с женщинами] происходило обычно очень просто. Нашим солдатам было достаточно сказать «Фрау, ком», и она уже знала, что он хочет от нее… Будем откровенны. После почти четырех лет войны солдаты Красной армии совершенно изголодались в этом отношении. Для офицеров, и особенно для штабных офицеров, это не было такой уж большой проблемой, так как многие из них имели «военно-полевую жену» – секретаршу, стенографистку, медсестру или официантку. У обычного Ваньки [простого русского солдата] дела обстояли в этом отношении уже давно не так хорошо. В освобожденных русских городах кое-кому из них еще могло подвалить счастье, но большинству ничего не светило. Практически никогда не возникал вопрос, можно ли насиловать ту или иную русскую женщину.