Битва за Гималаи. НКВД: магия и шпионаж

Шишкин Олег Анатольевич

Что же это было за предприятие и какую дорогу искал Рерих на склонах Белухи? И к чему относится повторяемое в дневнике Е. И. Рерих напоминание о магической дате— 17-м числе? «17 августа. Явите память о семнадцатом числе, данном в Москве. Сегодня видели Белуху и долину города» [144] .

Рано утром 17 августа экспедиция состоявшая из Н. Рериха, Ю. Рериха, Рамзаны и местного проводника, удалилась от своего базового лагеря в деревне Верхний Уймон и, преодолев несколько километров тайги верхом на лошадях, вышла к горе Белухе и спустилась к Чуйскому тракту, уходившему в Монголию. Здесь их уже ждали три автомобиля марки «Додж» с сотрудниками ОГПУ и Торгово-Промышленного автотранспортного акционерного общества, в чью задачу входило доставить пассажиров в Пекин.

144

«Рериховский вестник». Вып. 4.— СПб., 1992.— С. 45.

Об

этом таинственном путешествии Рерих вскользь упоминает в главе «Алтай» дневника «Алтай— Гималаи»: «На пути из Улясутая в Кобдо выскочили какие-то дикие люди в мехах и кидали камнями в машину» [145] . Кобдо далеко от Алтая и Белухи — в 917 километрах. Это уже территория Монголии, а не СССР. Далее дается еще более показательная информация: «Чуйский тракт делается моторным до самого Кобдо. Уже можно от Пекина на «Додже» доехать до самого Урумчи…» [146] . Действительно, в Улясутае, где Рерих находился в момент исчезновения, Чуйский тракт переходит в Калганский, и уже по прямой можно было добраться до Пекина, который и был целью моторной экспедиции и который Николай Константинович описал в дневнике: «По пути в Маньчжурию из скалы течет в пустыню минеральное масло. И такие магнитные места, что даже машина замедляет ход» [147] . По степной накатанной дороге на новых «Доджах» они стремительно преодолели расстояние в две тысячи километров. Гнали по 15–17 часов в сутки. Автомобили выжимали пятьдесят километров в час. В столицу Китая они попали 20 августа [148] . Здесь художник принял участие в секретных трехсторонних переговорах, которые вели представители Таши-ламы, левые гоминьдановцы и «американцы» Рерихи.

145

Рерих Н. Алтай — Гималаи. — С. 285.

146

Там же.

147

Там же.

148

Кажется невероятным, что такое расстояние возможно было покрыть в четыре-пять дней. Но при наличии новых автомобилей и хорошей трассы успех был гарантирован. В августе в степи стояла жара, и почва затвердевала до состояния асфальта. Вот свидетельство Славека, заместителя начальника Штаба МНРА, датированное тем же 1926 годом: «Выехав из Калгана 21 июня утром, я к вечеру того же числа вследствие дождливой погоды смог проехать 35 миль. На следующий день погода резко изменилась, и я утром 24 июня был уже в Урге» (РЦХИДНИ. Ф. 627. Oп. 1. Д. 17. Л. 8). Таким образом, автопутешествие Славека продолжалось четверо суток.

Переговоры проходили в одном из столичных буддийских монастырей. Координация осуществлялась через пекинскую резидентуру ОГПУ. Но посол СССР Лев Карахан и военный атташе в Пекине командарм Александр Егоров были в курсе происходящего, последний даже имел с Рерихом короткую конфиденциальную встречу.

Переводчиком на трехсторонней встрече выступал еще один «американец», известный советский востоковед и разведчик Борис Панкратов. Он был полиглотом и легко изъяснялся по-китайски, тибетски и английски.

«Николай Константинович Рерих, — вспоминал Панкратов, — прибыл в Пекин с границы Тибета, куда попал проехав по Монголии через Ургу. Художник хотел въехать в Тибет как 25-й князь Шамбалы, о котором говорили, что он придет с севера, принесет спасение всему миру и станет царем света. Носил он по этому случаю парадное ламское одеяние» [149] .

Рерихи выступали, по легенде, как основные финансисты и авторы идеи, представляющие некоторых состоятельных американских магнатов, заинтересованных в скорейшем возвращении Панчена в Тибет и организации там «Всемирного Союза Западных Буддистов». «Американцы» Рерихи имели одно уникальное преимущество, заключавшееся в гражданстве. В соответствии с законами, принятыми тибетским правительством, горное королевство объявлялось абсолютно закрытым и запретным для иностранцев, под которыми подразумевались русские, англичане и японцы. Об американцах в документах ничего не говорилось. В Тибете, на момент подписания запрещающего постановления, имели смутное представление о существовании Американского континента. Впоследствии, когда о США стало известно, в документ так и не было внесено изменений.

149

«Страны и народы». М.: Наука. Главная редакция Восточной литературы. — 1989.— С. 90. (В тексте статьи неточно указано приблизительное время знакомства 1927–1928 гг., на самом деле отчет следует вести с 1926 г. — О. Ш.).

Переговоры велись на трех языках— английском, китайском и тибетском. На переговорах присутствовал сам Таши-лама. Со стороны китайского Гоминьдана — представитель Чан Кайши и маршала Фын Юйсяна лама Кончок Юнгас, для которого Рерих также был американцем. Сотрудники Чан Кайши

находились в Пекине тайно — в это время столица Китая была в руках их злейшего врага, маршала Чжао Цзолина.

Переговоры считались сверхсекретными, и, просочись о них информация в прессу, произошел бы страшный международный скандал, который мог закончиться серьезным вооруженным конфликтом.

План операции выглядел так.

Уже в июле 1926 года на границе Тибета в провинции Ганьсу начали концентрироваться ополченцы, противники Далай-ламы, принявшего, по их мнению, сторону англичан и пожертвовавшего независимостью страны. Это ополчение, поддержанное гоминьдановскими отрядами, в условленное время (сентябрь — октябрь) начинает движение под флагом Шамбалы и Таши-ламы в центральные районы Тибета по дороге паломников. Одновременно с этим из Монголии выйдет караван Рериха с оружием, артиллерией и отрядом монгольской конницы. По условному знаку начинается восстание в провинциях — в Западном и Восточном Тибете. Тайное движение отряда не позволит центральному правительству вовремя перебросить войска, сосредоточенные в основном на восточной китайской границе.

Судьбу предприятия должно было решить восстание «пятой колонны»— монахов монастырей Дрипунг, Сэра, Галдан. Его предполагалось начать, когда отряд будет уже у последнего перед Лхасой замка Нагчу. В самый пик восстания, когда чаша весов начнет склоняться в пользу повстанцев, из Пекина на «Доджах» отправится делегация Таши-ламы. По пути он пополнит свои канистры бензином в тайниках на границе с болотами Цайдама. В это время стоят двадцатиградусные морозы, и замерзшую топь можно будет преодолеть без помех.

Автоколонна со святым оппозиционером устремится в Центральный Тибет, появление там Таши-ламы вызовет взрыв энтузиазма среди его сторонников, и финал операции можно будет считать предрешенным.

Двадцатого августа Рерихи покинули Пекин, блестяще закончив переговоры, которые длились всего несколько часов.

Глава 21. «Великое Братство Азии»

1

Еще в те дни, когда Яков Блюмкин с экспедицией Н. К. Рериха куролесил по горам и пустыням Западного Китая, начальник Иностранного отдела ОГГТУ Михаил Трилиссер позаботился о дальнейшем местоположении суперагента. Через представителя Коминтерна в Монголии Амагаева он выяснял возможность устройства Блюмкина советником Государственной Внутренней Охраны Монголии (ГВО) — местного подобия ОГПУ.

Для резидента место это было чрезвычайно удобным. Оно позволяло отслеживать весь поток сведений, поступавших из сопредельных стран, и держать под контролем Центральную Азию. В переписке с Амагаевым Трилиссер не называл имени Блюмкина, но намекал, что речь идет о «крупном работнике, которому заранее нужно обеспечить положение и авторитет» [150] .

И вот, когда в сентябре 1926 года Блюмкин оказался в Урге, у него появилась масса забот с дальнейшей судьбой рериховской экспедиции и агентурной работой. Впрочем, к этому прибавились и личные неприятности. Неуживчивый, заносчивый и истеричный, он сразу же вступил в конфликт с начштаба Монгольской армии, советским инструктором В. А. Кангелари. Тому особенно не понравилось, что вновь прибывший работник на одном из первых заседаний партактива ячейки ВКП(б) поднял вопрос об организации в Монголии Народного университета имени Я. Г. Блюмкина. В кулуарах Кангелари называл резидента ОГПУ склочником и трепачом. Он не раз жаловался на его поведение в Москву— начальнику Разведупра Берзину и в Центральную Контрольную Комиссию. Но судьба берегла Блюмкина. Вскоре не он, а Кангелари был отозван в Союз, а на его место из Москвы прислали товарища Шеко. Советник ГВО Блюмкин был в глазах Трилиссера настоящим профессионалом, знавшим английский, монгольский и другие языки. Кроме того, он имел опыт нелегального пребывания в сопредельных районах Китая, Британской Индии и Афганистана и был если не стержнем всей тибетской интриги с Таши-ламой, то по крайней мере ее генератором и разработчиком — а в этой истории, как думал начальник ИНО Трилиссер, черт голову сломит. Резидент знал все тонкости проводившейся операции, и пусть он даже трижды склочник, считали на Лубянке, не может быть и речи о его переводе и отзыве в Центр. К тому же у Блюмкина сложились неплохие отношения с начальником Государственной Внутренней Охраны Монголии Хаяном Хирвой.

150

РЦХИДНИ. Ф. 495. Оп. 152. Д. 46. Л. 23.

2

Жизнь доктора Рябинина сделала крутой поворот. Впрочем, он привык к таким поворотам. В его жизни их было достаточно. Когда в середине 1926 года он узнал о приезде Рериха в СССР, старые воспоминания унесли его в 1898 год, тогда они впервые встретились в его медицинском кабинете. Их соединил интерес к необычным проявлениям человеческого духа, к таинственным способностям медиумов и к нездоровью Елены Ивановны, жены художника. Рерих обратился к доктору, молодому, но уже известному тогда в столице специалисту, занимавшемуся исследованиями и терапией эпилепсии. Насчет этой болезни были разные мнения. Отдельные авторитеты видели в ней не столько болезнь, сколько дар. Вот так случайно врач и художник стали встречаться в медицинском кабинете. Потом были мистические бдения, вертящиеся столы, странствующие маги, мартинистская ложа и звание розенкрейцера, говорившее о принадлежности обоих к братству тамплиеров.