Битые козыри
Шрифт:
Кокер и Боулз смотрели на экран, не обмениваясь ни словом. Оживлялись их мрачные лица только при виде кровопролитий, все еще возникавших то в одном, то в другом уголке Земли, где сталкивались фанатичные приверженцы живучих религий и воинственных общин. Взрывались карманные атомные гранаты, дым пожарищ охватывал города, подожженные лучевыми зарядами, тысячи людей, только что живших на экране, бесследно исчезали.
Немногие, кроме Кокера и Боулза, знали, сколько денег нужно было непрерывно подбрасывать в эти бездонные котлы, чтобы вражда не затихала, а разгоралась, чтобы как можно больше людей втягивались в междоусобные распри.
На световом табло, вмонтированном
Ничего этого не видели Лайт и Милз, когда сидели перед голограммами Кокера и Боулза и слушали объяснения Минервы.
— Остановимся сначала на Кокере. Как видите — никаких следов альтруистических эмоций. Зато эгоизм разросся с необычайной пышностью. Помимо ветвей, уже нам знакомых, появилось много новых. Вернее, они выглядят новыми, и найти их старую первооснову нелегко. Вот характерный пример.
Минерва выделила указкой бугристое основание толстой синеватой ветви, расположенной в самом низу, у корневой системы ствола.
— Здесь у животных сложились важнейшие для жизни пищевые инстинкты. Это они заставляют детенышей сразу же после рождения сосать и требовать пищу, а взрослых — искать и добывать ее. От этой ветви тянутся многочисленные отростки. Выделим один из них. Мы уже видели его на некоторых голо граммах. Помните, как он ярко светился у белки, заготавливавшей запасы корма. Эта врожденная реакция накопления помогает пережить трудное время зимы и победить в борьбе за выживание. Очень полезный и для особи, и для всего вида инстинкт. Но посмотрите, во что превратился он у Кокера.
Без помощи Минервы ученые не смогли бы проследить за длинной, извивавшейся, как лиана, синей ветвью, потонувшей в гуще других сплетений и в свою очередь породившей множество отростков.
Реакция накопления должна была у Кокера угаснуть, как угасает она у животных, обитающих в условиях благодатного климата и постоянного изобилия корма. Ведь наследство, полученное Кокером в младенчестве, гарантировало ему и его потомкам удовлетворение всех потребностей до конца их жизни. Но экономические законы общества, в котором он живет, потребовали от него постоянного, неограниченного наращивания богатства. Первичная цель исчезла. Процесс накопления продолжался ради самого накопления. Поиски новых путей умножения капитала, жестокая конкуренция с другими кокерами постоянно возбуждали клеточную структуру этой ветви. А если клетки возбуждать, они разрастаются и становятся еще деятельней.
— Молодчина, Мин! — не выдержал Милз. — Ты отличный гид в этом лабиринте.
— На примере Кокера я хочу проиллюстрировать очень важную закономерность в развитии человеческого инстинктивного комплекса. Я имею в виду его пластичность, способность отдельных эмоций в определенных общественных условиях разрастаться и принимать самые уродливые формы. В таком, гипертрофированном виде полезный инстинкт превращается в свою противоположность, в черты характера, несущие зло обществу в целом. Те отрицательные эмоции, которые мы видели на обобщенной голограмме, приобрели у Кокера степень крайних состояний — неукротимого стяжательства, патологической алчности, безграничной жестокости. Я перечислила только часть отростков.
— А какая связь между гипертрофированной эмоцией и интеллектом? — спросил Милз. — Неужели Инт и у Кокера не поднимался выше пятой ступени?
— Каким он был у молодого Кокера, судить трудно. Сейчас
— Не понимаю, — проронил Лайт, — как может Инт, инструмент разума, потворствовать нелепостям слепых инстинктов?
— В этом много неясного… Видимо, нелегкая задача — подавлять инстинктивные побуждения. Думаю, что нет такого человека, который никогда бы не поддавался эмоциям и вопреки разуму не совершал поступков, которых потом стыдился.
— Что касается меня, то ты права, — улыбнулся Лайт. — Продолжай.
— Другой пример перерождения полезного инстинкта мы найдем на голограмме генерала Боулза. Как видите, ее нижняя часть мало чем отличается от только что рассмотренной. Почти такой же захиревший второй ствол. И столь же разветвленный — первый. Те же цвета отрицательных эмоций.
Минерва провела лучом сверху вниз вдоль плотной, ярко светившейся зеленовато-коричневой плети и уткнулась в мозолистый бугор, где она брала свое начало.
— Здесь у плотоядных сформировались знакомые нам структуры преследования — способность выследить, догнать и умертвить другое животное, годное в пищу. Эти структуры верно служили и были необходимы людям, пока жизнь вынуждала их охотиться за крупными опасными зверями. Потом эта нужда отпала, и, вероятно, связанные с преследованием насилие и жестокость атрофировались бы, если бы между людьми не сложились взаимоотношения, чреватые конфликтами и враждой, если бы. не началась борьба за присвоение плодов чужого труда — борьба поработителей с порабощенными.
Милз не мог не прервать Минерву ироническим восклицанием:
— Гарри! Ты не находишь, что Минерва уклоняется в политику?
Лайт промолчал.
— Так, — продолжала Минерва, — в условиях социального антагонизма появились и закрепились эмоции агрессивности — готовности скопом, целыми армиями нападать на другие сообщества себе подобных, чтобы убивать и грабить. Уже много веков на зад сложился тип завоевателя-профессионала, гордившегося тем, что он умеет только убивать. Боулз его прямой наследник. Ему никогда не нужно было ни на кого нападать, чтобы насытиться. Но вместо того что бы отмереть, агрессивность разрослась у него и превратилась в такое крайнее патологическое состояние, как накопление у Кокера. Среда, в которой Боулз вырос, заставляла его непрерывно возбуждать клетки этой структуры. Все, что формировало личность Боулза, было связано с культом насилия, с военной карьерой. Агрессивность стала определяющей чертой его мышления и поведения.
Минерва укрупнила изображение, чтобы видней стали узловатые наросты на первом стволе и связи между разными его ответвлениями.
***
Не подозревая, что за ними наблюдают на далекой Земле, Кокер и Боулз заканчивали обзор изменений, происходивших в мире. Центр думающих машин выдал немногословное резюме, и наступила тишина. Кокер, нуждавшийся в более доступных комментариях своего советника, вывел его из глубокого раздумья:
— Что скажешь, Том? Когда это кончится?
— Что именно, Сэм?