Битые козыри
Шрифт:
Как всегда, знакомство с новым человеком начиналось с общего обзора.
— Начнем с Инта, — предложила Минерва. — Он выше среднего, иногда поднимается до шестой ступени. Что же касается инстинктов, то они однородны — никаких признаков видового самосохранения мы не найдем. Никаких этических тормозов или ограничений. Перед нами эгоцентризм в его крайней форме. Нечто подобное мы видели, когда знакомились с голограммой убийцы Гукса. Это тот редкий случай, когда особь генетически подготовлена к тому, чтобы стать злодеем. В таких случаях внешнее окружение может только затормозить рост отрицательных
— Неужели Гудимен не способен даже на любовь к женщине, к детям? — спросил Милз.
— Любовь? Правильнее назвать то, что он испытывает к близким, чувством собственника. Половой и родительский инстинкты имеют двойственный характер. Даже у нормальных людей они хотя и служат основой альтруизма, но в то же время могут усилить алчность, злобность, безжалостное отношение ко всем другим людям.
— В плане нравственном он ниже любого животного, — подытожил Лайт.
— Конечно, — согласилась Минерва. — Гудимен только человекоподобен, так же как Гукс. По своим душевным качествам он гораздо дальше от вас, чем пес Цезарь. Морально дефективный от рождения, он попал в такую среду, где его пороки обрели решающую силу. Гибкий Инт позволил ему обрести материальное могущество и занять господствующее положение.
— Теперь мы знаем, с кем имеем дело, — сказал Лайт. — Покажи запись разговора.
Минерва поставила рядом голограммы Силвера и Гудимена.
— Вот следы поступающей Силверу информации — следы слов, которые он слышит. Следите за импульсами на голограмме Гудимена. Это он говорит, а Силвер слушает.
— Теперь говорит Силвер, — догадался Милз.
— Но его слова не оставляют в мозгу Гудимена почти никаких следов… Обмен какими-то репликами… Теперь самое убедительное доказательство, что обе голограммы — фрагменты одной картины. Длительная пауза… И вдруг к Силверу приходит ощущение радости бытия. И в ту же минуту происходят изменения у Гудимена — на фон жестокости наплывает голубоватая дымка удовлетворения… Исчезают изменения на обеих голограммах тоже одновременно.
Совпадение было точным — секунда в секунду, и Милз не мог удержать восхищения:
— Молодец, Мин! Минерва рассмеялась.
Как жаль, Бобби, что я не могу испытать удовольствие от твоей похвалы. Это, наверно, очень поощряющее чувство.
— С этим все ясно, — горестно сказал Лайт, — сомнений больше нет… Что мы будем делать с тем, что узнали, Бобби?
— Не представляю себе, — пожал плечами Милз. — Я никогда не преследовал убийц. Сообщить полиции? Но разве будут для нее предметом доказательства ни кому, кроме нас, не понятные голограммы?
— Но оставить все при себе, примириться с безнаказанностью убийц…
Длительное и тяжелое молчание прервала Минерва:
— Выслушайте сообщение, имеющее непосредственное отношение к нашей работе.
Милз включил канал общего вещания, и они увидели хорошо знакомое лицо Фреда Биллинга. На студии, видимо, впопыхах забыли приглушить передатчик запахов, и из широко раскрытого,
Судя по лицу и нервной жестикуляции, Фред был возбужден не только алкоголем, но и сенсацией, которую громогласно оглашал.
— Прошло всего лишь два дня после того, как я сообщил вам о похищении единственного обладателя бессмертных рук — великого пианиста Николо Силвера. База космополо, возглавляемая энергичным Рони Скинертоном, добилась выдающегося успеха. В беспредельной пучине космоса парни Скинертона нашли Силвера.
Фред сделал эффектную паузу, отчетливо показывая, как он борется с собой, чтобы подавить душившие его слезы, и продолжал:
— Они выловили бездыханный труп виртуоза с ампутированными руками. Останки Силвера оказались в непосредственной близости от одной из иностранных орбитальных станций. Не нужно обладать большой проницательностью, чтобы догадаться, кто повинен в этом зверском преступлении. По мнению авторитетных кругов, нет никаких сомнений насчет того, кто похитил Силвера и отрезал ему руки, чтобы раскрыть тайну бессмертной ткани, созданной нашими учеными.
— Вот болван! — взорвался Милз.
Потрясенный Лайт непонимающе взглянул на него и досадливо отмахнулся. Он хотел дослушать до конца.
Биллинг не ограничивался болтовней. Он показывал всему миру изуродованные руки Силвера, его искаженное мукой лицо. Каждую руку отдельно. И глаза отдельно. И оскаленные зубы… Снова и снова. И не только самого Силвера. Биллинг опередил всех. Он успел снять страдальческие лица жены и дочери пианиста, воспользовавшись тем, что семья Силвера не удосужилась защитить свое жилище свинцовыми экранами.
— Может быть, наконец, — продолжал Фред, — наше трусливое правительство найдет в себе остатки мужества и достоинства, чтобы дать отпор убийцам, и на деле покажет, что терпение свободного общества имеет свой предел. Сейчас я предоставлю микрофон глубокоуважаемому Джери Пурзену.
Теперь уже Лайт подал знак, чтобы передачу выключили.
— Безумный мир, — повторил он свою привычную фразу, — безумный мир…
23
Скинертон в третий раз слушал какую-то забавную музыку. Сначала в одной записи, потом — в другой и снова в первой. Как он ни старался, но понять, чем именно первая отличается от второй, не мог. Что-то было, но что? Музыка вообще доставляла Скинертону мало удовольствия, — он считал, что и без нее шума на свете хватало. Но определить разницу в звучании двух пленок было необходимо.
Поэтому начальник базы искренне образовался, когда Майк доложил, что профессор Кулидж прибыл. Скинертон поспешил навстречу, долго извинялся за то, что пришлось потревожить маститого дирижера, и принял все меры гостеприимства, чтобы сгладить то малоприятное чувство, которое возникает у каждого, вызванного в космополо.
— Мы были вынуждены пригласить вас как лучшего специалиста в интересующем нас вопросе. Прошу вас, маэстро, прослушать одну штучку, записанную на двух лентах, и высказать нам свое мнение о том, кто и на чем ее исполняет.