Бизнес в стиле romantic. Отдавай все, не считаясь ни с чем, чтобы создать нечто более великое, чем ты сам
Шрифт:
Возможно, это является императивом для бизнес-романтиков: мы не играем с нулевой суммой. В нашем уравнении всегда чего-то не хватает. Однажды композитор и музыкальный продюсер Брайан Ино сказал:
«Совершенство – это безликость» {218} . В несовершенстве мы формируем свой характер и находим романтику.
Мы, бизнес-романтики, не только развиваем себя, чтобы стать более уязвимыми, но и постоянно ищем слабые точки у тех, с кем мы работаем. Мы не заинтересованы в их «лайках», мы хотим знать, что они любят по-настоящему. Мы убеждены, что вкусы, эстетика, совместный «культурный капитал» в терминологии социолога Пьера Бурдье {219} – это важное требование при найме людей на работу. Именно поэтому с недавних пор я прошу соискателей заполнить опросник Пруста только для того, чтобы больше узнать о личности человека, выходящей за рамки выверенной биографии и отполированного резюме. Опросник Пруста получил свое название благодаря французскому писателю Марселю
218
Brian Eno by Alfred Dunhill. YouTube. URL:accessed 2014. March 26.
219
Cultural Capital. URL:accessed 2014. March 1.
Меня удивило, как много я узнавал о потенциальных коллегах после использования опросника Пруста. Некоторые соискатели пытались обмануть опросник, показаться слишком умными или хитрыми, но в большинстве случаев ты легко отличаешь фальшивый тон от настоящей страсти. Какова ваша личная версия опросника Пруста? Какова ваша библия хорошего вкуса? Что любят ваши коллеги? Сделайте это обязательным знанием и покажите им свои результаты.
Не бывает любви без уязвимости. Начиная свою речь в Кеньон-колледже, писатель Джонатан Франзен указал, что современная жизнь приспособлена в первую очередь для «лайкабельности», что он считает «масскультурной подменой любви» {220} . Ставить «лайки» гораздо легче, чем любить. Для «лайка» надо нажать всего лишь одну кнопку в фейсбуке. Осталось только добежать до торгового центра, купить там что-нибудь красивое, и мы получим очередную порцию «лайков». Если «лайк» – это система контроля, то любовь – это полная потеря контроля. Мы подвергаем себя риску, страдаем, открываем наши самые глубокие раны и мечты окружающему миру и стремимся сделать из этого нечто прекрасное.
220
Jonathan Franzen. Liking Is for Cowards. Go for What Hurts // New York Times. 2011. May 29. URL: http://www.nytimes.com/2011/05/29/opinion/29franzen.html?pagewanted=all&_r=0.
Роберт Керби, литературный агент, живущий в Лондоне, рассказал мне, что хотя он легко пользуется словом «любовь» у себя в офисе, но ощущает, что оно является запретным на деловых встречах.
«Для того чтобы меня воспринимали в бизнесе, я должен структурировать свои мысли таким образом, чтобы они звучали серьезно. Это подразумевает статистику и точность. Меньше вдохновения, больше двухмерности».
Как могут подтвердить многие из нас, попробуйте показать или задеть чувства на совещании, и ваши коллеги поймут это как слабость, которой можно воспользоваться. Признайтесь в неведении или ошибке, представьте дурацкую идею, рожденную под воздействием минутного импульса, и вы рискуете быть высмеянным за то, что «не думаете головой». В углу кабинета, у кулера с водой, на совете директоров, в общем зале собраний: смущение ждет тех, кто попробует романтически решать проблемы бизнеса. Но почему мы все так запуганы этим смущением? «Смущение иногда хороший признак», – заметил автор-исполнитель Эндрю Берд, говоря о сочинении песен о любви. «Оно может означать, что вы раскрыли нечто подлинное» {221} . Бизнес-романтики покрываются мурашками, краснеют.
221
Andrew Bird. Puzzling Through. A Love Song // New York Times. 2013. August 30. URL: http://opinionator.blogs.nytimes.com/2013/08/30/puzzling-through-a-love-song/?_php=true&_type=blogs&_r=0.
«Мы должны уйти от образа бизнесмена или главы компании, который накаляет атмосферу, вносит в нее соревновательный элемент и от него исходит постоянная психологическая угроза, основанная на страхе», – утверждает Керби.
Иногда в самые тупые моменты глупых совещаний, когда кто-то из участников выпаливает список проблем или начинает серию нападений, в голове у романтика могут крутиться клипы из миллиона разных фильмов: «А что, если я вдруг заплачу? Разрыдаюсь в голос? Расскажу им о своей тайной любви? Это разрушит меня? Или обезоружит их?» В такие моменты у нас есть два варианта: мы можем отключиться или, наоборот, включиться со всей душой. Если мы отключаемся, то запираем все свои личные желания и медленно убиваем надежду на возникновение радости от работы. Каждый раз, когда мы отключаемся, небольшая часть нашей любви умирает. А если мы делаем себя уязвимыми, то мы, конечно, рискуем всем. Мы привносим всю палитру своих эмоций и выплескиваем их прямо здесь и сейчас.
Когда в следующий раз кто-то отпустит неподобающую реплику на совещании, покажите, как затронуты ваши чувства (да, используйте именно такие слова). Когда вы узнаете, что кто-то сказал о вас что-то неприятное у вас за спиной, задайте вопрос. Признайте вашу собственную уязвимость, вместо того чтобы ворчать.
Будучи романтиками, мы должны следить за нашей вовлеченностью в работу на середине пути. Мы можем представить
«Если что-то скучно в течение двух минут, попробуй делать это четыре. Если по-прежнему скучно – попробуй восемь. Затем шестнадцать. Затем тридцать две. Постепенно ты обнаружишь, что это совсем не скучно» {222} .
Вовлеченность в скучное дело, в службу, в обживание пространства между автономностью и преданностью и, прежде всего, вовлеченность в работу. На две минуты, на четыре, на восемь, шестнадцать, тридцать две… На всю жизнь.
222
John Cage. Silence: Lectures and Writings, 50th Anniversary Edition. Middletown, CT: Wesleyan University Press, 2013.
Глава 11
Не всегда прямая дорога самая близкая
Это нечто в наших сердцах, намного сильнее, чем просто память. Это не космический корабль, а машина времени. Она может доставить нас и в прошлое, и в будущее… В те места, где мы хотим побывать еще раз. Это не колесо, а карусель. Она позволяет нам путешествовать так, как это делают дети – по кругу, еще раз по кругу и обратно домой, туда, где нас любят.
С каждым новым сезоном телесериала «Безумцы» на американские телеэкраны возвращается чувство ностальгии по шестидесятым годам. Безумство «Безумцев» доставляет нам особое удовольствие. Такие персонажи, как Дон Дрейпер, придают сфере рекламы определенную сакральность. В то же время обитатели Мэдисон-авеню никогда нам не наскучивают и не становятся ханжами, ведь их жизнь столь же хаотична, как и вся та эпоха.
Конфликт между моралью и аморальностью, стабильностью и неуверенностью, поверхностностью и глубиной – это и есть основа романтики. Если романтиков можно описать одним словом, то это слово «конфликт». Мы скучаем по тем временам, когда работа могла стать защитой от безумия остального мира, но в то же время мы счастливы, когда эта защита рушится и открывает разломы классового, гендерного и расового неравенства, показывая нам «шарм безумной жизни» {223} . Сам Дон Дрейпер, описывая эти противоречия, цитирует стихи Фрэнка О’Хары: «Разве мы все не спокойно ждем, пока катастрофа нашей личности снова покажется прекрасной?» {224}
223
Katie Roiphe. The Allure of Messy Lives // New York Times. 2010. July 30. URL: http://www.nytimes.com/2010/08/01/fashion/01Cultural.html?pagewanted=all&_r=0.
224
Ibid.
Ностальгия постоянно проявляется и в кино. Возможно, наиболее ярко она показана в «Касабланке» – Хамфри Богарт и Ингрид Бергман убеждают друг друга в том, что у них всегда будет Париж. Ностальгия – это не только тоска по прошедшему времени, а нечто более абстрактное, экзистенциальное. Этот термин придумал швейцарский врач XVII века Йоханнес Хоффер. Он объяснял физические и психические страдания солдат их желанием вернуться домой. Слово «ностальгия» составлено из греческих корней nostos (дом) и algos (боль). Ностальгия – это страдание от глубокой раны, которая соединяет нас с глубокими истинами. Как работники умственного труда мы обмениваемся информацией, чтобы получить радость и постепенно извлекать пользу. С помощью технологий мы повышаем свою эффективность и продуктивность. Но как романтики мы ностальгируем по тому периоду, когда будущее казалось не таким предсказуемым и мир был медленнее.
Лучше всех это чувство передает «Амиш-футуристка» – альтер эго Алексы Клэй, о которой мы говорили во второй главе. Через социальные технологии «Амиш-футуристка» распространяет «пророчество об отказе от техники» и проповедует «аналого-кочевой образ жизни». В разговоре о новых технологиях Алекса задается вопросом: зачем нам все это? Что это добавит в нашу жизнь? Она называет свою позицию сократической: обсуждая технологию с моральной точки зрения, она может задавать программистам экзистенциальные вопросы. Но она появляется на конференциях в своем костюме амиша и говорит мягким голосом (на недавней встрече в Берлине она привела 500 руководителей IT-компаний в замешательство, представив речь о «силе пахты» {225} , поэтому никогда не выглядит агрессивной или неприятной. «Все меня любят, – сказала она мне. – Им очень интересно поговорить с “настоящим” амишем». «Амиш-футуристка» завела даже аккаунт в твиттере, хотя и с большой неохотой. «Мы отправляем наши твиты телеграфом в Индию, а оттуда их уже выкладывают в Сеть. Социальные медиа – это мерзость».
225
Alexa Clay. The Amish Futurist and the power of buttermilk. Republica 14, 2014. May 8. URL: http://re-publica.de/en/session/amish-futurist-and-power-buttermilk.