Бизон и Радуга

Богатырева Татьяна

Упс. Нежданчик. Для меня даже больший, чем для Кисы.

– Извини, дорогой. Я не хочу очнуться в реанимации. – Я попятилась к дверям, не отрывая взгляда от скорчившегося на полу мужа. – Не волнуйся, я сейчас вернусь, только полицию вызову.

На слове «полиция» в голове Кисы явно что-то перемкнуло, и он прохрипел:

– Стой, дура!

– Ага, стою, дура, – успокаивающе повторила я, наощупь продвигаясь к двери и проклиная себя, дуру: надо было хватать одежку-документы и валить от него ночью, пока спал.

– Не

надо полиции. Лиза… прости меня… – Киса с заметным трудом привстал.

А я как раз нащупала за собой дверную ручку и выдохнула с облегчением. Мои шансы не превратиться в котлету резко повысились.

Ну… не то чтобы Киса когда-то раньше меня бил. Нет. Он ограничивался моральным топтанием. Это вчера его переклинило, а сегодня продолжило. Но я-то знаю, если мужика вот так переклинит раз, и дура-баба его поймет и простит – кончится все херово. Возможно, летально. Я такое уже видела. Так что – развод, без вариантов.

– Прощу, Киса, обязательно. Потом.

– Лизонька, я погорячился, – криво и неубедительно проскрипел Киса, одну руку протягивая ко мне, а второй держась за пострадавшие яйца. – Я волновался за тебя! Я звонил в полицию!

Я чуть не засмеялась. Истерически. Представляю, что он сказал полиции на смеси английского с нижегородским. У него же словарный запас в двадцать слов, и те путает. В лучшем случае его приняли за пьяного туриста, в худшем – ему еще и штраф выпишут за ложный вызов, или что у них тут в Англии полагается всяким идиотам.

– Вот и хорошо. Отойди к окну, Одоевский.

– Лизонька! – Вместо того чтобы послушаться, он сделал шаг ко мне.

– Заору! – пригрозила я.

– Лизочек! – у него сделались круглые и очень обиженные глаза. – Девочка моя, ну что ты такое говоришь!

– К окну, говорю.

– Ладно, милая, к окну так к окну… – Ипполит Геннадьевич с тяжелым вздохом отошел на два шага и кинул взгляд в окно. – Оденься тепло, там ужасная погода. И будь добра, дай мне рубашечку, ту, шелковую.

Вот тут я не выдержала и заржала. Да, как пьяная лошадь. Нет, ну вы видели такой сюр? Он меня чуть не побил, почти выставил голой из номера, и тут же – Лизочек, подай рубашечку!

Лизо-очек! Руба-а-ашечку! А-а-а! У-у-у-у!

– Лизонька, выпей водички. Тебе нехорошо, милая?..

– Мне-то?.. У-у… Мне великолепно, милый, – ответила я по-английски, в точности как вчерашнему синеглазому незнакомцу.

Киса вряд ли понял иронию, а что мне хорошо – разумеется, не поверил. Правильно не поверил. У меня дико болит ушибленное бедро, меня трясет от адреналина, мои надежды на спокойную и счастливую жизнь разбиты, а еще я впервые изменила мужу. Какое тут хорошо!

– Ты только не волнуйся, милая. Мы сейчас оденемся и пойдем…

Куда пойдем, договорить он не успел. В дверь номера постучали и тут же спросили:

– Мистер Одоевский? Лиз? Все хорошо? – по-английски,

разумеется.

– Все хорошо, мисс Бринкс, – с ужасающим акцентом отозвался Киса и посмотрел на меня такими несчастными глазами, что мое сердце должно было разорваться от жалости. Или от стыда, это ж я виновата.

– Лиз? Вы в порядке, Лиз? – настырно продолжала допытываться Нэнси. – Если вы не отзоветесь, я вызываю полицию!

– Лиза, ну ответь же, мисс Бринкс волнуется. Лизочек! – Киса запаниковал.

А меня наконец-то начало отпускать. То есть, отпускать начал страх. И продрал заспанные глазки здравый смысл. Он, смысл, подсказывал: самое время успокоить психованного гения, одеться, собрать вещи и документы – и свалить. Куда угодно, только чтобы гений не знал, куда именно.

– Все хорошо, Нэнси, – собрав нервы в кучку, крикнула я. – Небольшой форс-мажор, но мистер Одоевский через пять минут будет готов.

– Ладно. Мы с Робби подождем тут, – намекнула Нэнси, что она не одна, а с шофером-громилой.

– Зачем тут, не надо тут! – забеспокоился Киса, услышавший знакомые слова. – Лизочек, скажи ей, пусть посидит внизу.

Я покачала головой и указала Кисе на шкаф:

– Одевайся.

А сама потянула из-под кровати свой чемодан. Но мне помешала нога в черном, несвежем и перекрученном носке.

– Оставь чемодан! – привычно рявкнул Киса, но тут же снизил тон, вспомнив о мисс Бринкс. – Лиза, не глупи. Тебе некуда идти.

– Будь добр, убери руки. И ноги. И сам уберись от меня! – я оттолкнула его руку, протянутую ко мне.

Откуда я знаю, хочет он помочь мне подняться или снова ударить? Нет уж. Мое доверие кончилось.

– Не будь дурой. Подумаешь, я погорячился немного, но ты сама виновата! Ты же знаешь, я на нервах! Лиза, ты должна понимать!

– Мисс Бринкс, – напомнила я, выпрямившись и глядя в упор в наглые мудацкие глаза.

Когда-то мне очень нравился их ореховый цвет. И форма нравилась. И мужественный нордический подбородок вкупе с гладко выбритыми щеками и высокими скулами, и темно-русая стильная стрижка тоже. Ипполит свет Геннадьевич вообще красивый мужчина, к тому же талантливый художник и обладатель отлично подвешенного языка. Вот так сразу и не скажешь, что эмоционально неуравновешенный мудак с манией величия.

Я злая, да? Да. Я злая. Меня обозвали шлюхой, побили, чуть не выкинули из номера в одном халате – и тут же сделали во всем виноватой. Тут как останешься доброй, так и протянешь ноги. Так что я буду настолько злой, насколько только смогу.

Видимо, Киса прочитал это в моих глазах. Он вообще-то умный, Киса. Просто потерял берега от собственного величия и безнаказанности.

– Лизочек… – опять сменил он пластинку.

– Не теряй время, Киса. Через час пятьдесят леди Камилла передумает делать твою выставку.