Благие намерения

Лукина Любовь Александровна

Упитанный смуглый кавказец, казавшийся рядом с огромным Димкой толстячком-лилипутом, замахал руками, раскричался. Димка слушал его и мрачно кивал. Уяснив суть дела, вернулся.

–  На другой город меняется… - ворчливо пояснил он.
– Вовремя он…

–  На историческую родину?
– наобум предположил Алексей.

Димка злорадно ухмыльнулся.

–  Ага… Сдалась она ему, эта родина!.. Под Москву куда-то…

Оба направились к ближайшей арке.

–  А тебе до него какое дело?..

–  Пап!..
– с достоинством пробасил Димка.
– Я ведь от киосков отошел…

–

 Очень интересно… - пробормотал Алексей.
– И-и… куда же ты, прости, отошел?.. Я хочу сказать: чем ты теперь занимаешься-то?..

–  Квартирами, - просто ответил тот.

Колодников остановился. Димка - тоже.

–  Скупаете квартиры?!

–  А чего?
– не понял Дмитрий отцовского ужаса.
– Бегут же… Они ж все - эти… - Тут Димка запнулся и наморщил лоб.
– Забыл… - с досадой признался он.
– Ну, не зерна, а эти… Сказано: соберите сначала, свяжите в связки… Ну, чтобы сжечь потом… Сорняки, короче…

–  Плевелы?
– со страхом спросил Алексей.

–  Ага, плевелы!..
– обрадовался Димка.

Они ступили под гулкие каменные своды арки. Колодников пришибленно молчал. Внезапно внимание его привлекла яркая листовка на серой стене у самого выхода. Такие обычно лепят во множестве куда попало перед выборами в разные там органы власти.

–  "Братья и сестры… - прочел он, содрогнувшись, обращение - крупно набранное по центру, как заголовок. По спине пробежал холодок, повеяло речью Сталина и вообще началом Великой Отечественной.
– Уже секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают…" - Алексей осекся и поглядел на Димку.

Димка, склонив лоб, угрюмо читал про себя. На скулах его шевелились желваки.

–  Эх!..
– поразился он вдруг.
– Гляди-ка: и Полтину со Скуржавым вставили…

–  Где?
– Колодников судорожно протирал линзы.

В глазах запрыгали строчки. «…шестого августа прошлого года Аркадий Злотников сунул под поезд своего подельника Пороха… а утром тридцать первого марта его самого нашли с отрезанной поездом головой… вдали от вокзала… Сказано: все, взявшие меч…»

Стилистически страшная эта листовка представляла из себя некий гебрид проповеди и уголовной хроники. Один раз в ней даже мелькнуло слово «разборка». Чувствовалось, что кто-то из составителей ее, в отличие от того же оперуполномоченного Геннадия Степановича, владеет информацией целиком.

–  Ваша агитка?..
– охрипнув, спросил Алексей.

Димка был по-прежнему мрачен.

–  Нет, - нехотя бросил он наконец.
– Конкуренты…

* * *

До кирпичного особнячка Колодников в этот день добирался с неслыханным комфортом. Сразу же за аркой Димку поджидал транспорт - длинная с привскинутым широким задом иномарка, и Алексея подбросили до работы со свистом. Город выглядел, как ни странно, приветливым и спокойным - разве что милиции поприбавилось на улицах. Паника, надо полагать, затронула пока только дом номер двадцать один по проспекту Крупской, да и то далеко не всех его обитателей…

Впрочем, Алексей, как вскоре выяснилось, спешил напрасно. Окрестности двухэтажного теремка

были пустынны, а тяжелые двери парадного подъезда - опечатаны. Кажется, опоздал - и навсегда… Кроме бумажной полоски с двумя круглыми бледно-фиолетовыми, напоминающими полумесяц оттисками и чьей-то беглой подписью, на дверях еще была косо прилеплена все та же зловещая листовка, что и в арке: «Братья и сестры…»

Алексей огляделся растерянно и решил попытать счастья с черного хода. Фонд арендовал лишь половину особнячка, стало быть, вторую половину могли и не опечатать. Он приблизился к железным воротам со щитом и мечом на каждой створке, погремел щеколдой.

Калитку приоткрыл уже знакомый Колодникову красномордый седобровый страж, только вот угрюмства и свирепости в нем на этот раз не чувствовалось. Похоже, он даже обрадовался появлению Алексея: через порог разговаривать не стал, пригласил к себе в будку.

–  Накрылся ваш фонд!..
– благодушно сообщил он, сияя. Словно с именинами поздравлял.
– Утром опечатали…

Алексей стоял неподвижно, и лицо у него, надо полагать, было скорбное и глубокомысленное. Колодников пытался понять, как отнестись к этой черной вести. Работы он, конечно, лишился… Да, но с другой стороны, за прогул могли уволить по статье, а теперь и увольнять некому… Иными словами, порочащих записей в трудовой книжке не предвидится…

Глядя на него, седобровый даже крякнул. Задумчивость Алексея он принял за глубокое, искреннее горе.

–  Зарплату-то, небось, так и не выплатили?..
– посочувствовал он.
– Ж-жулики!..

–  Да зарплата - что зарплата?..
– помявшись, отвечал ему бывший специалист по компьютерному дизайну.
– Тут бы теперь трудовую обратно взять…

–  Отдадут… - утешил седобровый.
– Не они, правда, - следователь потом отдаст… Но отдадут. Без трудовой-то ведь никуда и не устроишься… А у тебя, верно, уже и место новое присмотрено?..

–  Да где там!..
– Колодников расстроенно махнул рукой.
– Я ж не думал, что так быстро…

Тут седобровый и вовсе исполнился сострадания.

–  Да-а… Сейчас работу найти… А тебе сколько лет?
– озабоченно спросил он вдруг.

–  Сорок пять… - уныло ответил Алексей.

–  У-у… - Седобровый сокрушенно помотал головой.
– Я думал, ты помоложе… Будь тебе лет тридцать - пошел бы в охрану или там в милицию… А сорок пять… Нет, не возьмут. Староват…

Эти его слова, конечно, сильно покоробили Колодникова, но поскольку сказаны они были от чистого сердца, то обижаться на седобрового Алексей не стал и лишь вздохнул виновато: да, вот так, дескать, и рад бы, но возраст, возраст…

–  А можно я от вас позвоню?
– спросил он, углядев на столе допотопный черный телефон.

Хозяин сторожки решил быть великодушным до конца и молча пододвинул аппарат к Алексею. Колодников на память набрал номер. А память у него, следует заметить, была скверная. И в особенности на телефонные номера.

–  Слушаю вас… - негромко и как-то даже отрешенно прозвучал в трубке незнакомый женский голос.

–  Э-э… Я, видимо, ошибся… - замялся Алексей.

–  Ошибок не бывает… - многозначительно и таинственно произнесла незнакомка.