Благие намерения

Лукина Любовь Александровна

–  Да.

–  То есть ты знаешь… - Не сводя пристальных глаз с гостя, Кирюша потыкал пальцем в край стола, где валялось «святое письмо», - что все это… далеко не просто бред…

–  Знаю… - сдавленно ответил Колодников.
– Потому и пришел…

–  Хм… - Кирюша задумчиво скорчил несколько гримас подряд.
– И что ты обо всем этом думаешь?

–  Чаем угостишь - скажу, - озлившись, буркнул Алексей, и они проследовали на кухню.

* * *

Рассказ Колодникова Кирюша выслушал с кислым, брюзгливым

видом, насколько можно было судить по левой половине лица. Правую половину он прикрывал ладонью. Поза человека, который стесняется синяка. Потом шумно вздохнул, явил лик полностью и потянулся к своей чашке.

–  Кстати, коронку я посадил на место… - сообщил он ворчливо ни к селу ни к городу.
– Червонец слупили…

–  Что?..

–  Коронку, говорю… - Кирюша открыл рот и раздраженно щелкнул ногтем по клыку из желтого металла.
– Меня ж в арке этой вашей так с Божьей помощью уделало, что коронка слетела…

Помолчал, посопел сердито. Потом спросил:

–  Слушай, Леш, а тебе не кажется, что Господь Бог вершит этот свой Страшный суд несколько однобоко?

–  То есть?..

–  Что ж он только по одной заповеди-то карает?
– Кирюша был явно не на шутку раздосадован непоследовательностью Господа Бога.
– А остальные девять?..

–  Н-ну… - Такая постановка вопроса, честно сказать, весьма озадачила Колодникова.
– Сначала по одной… Потом, наверное, по остальным… - с диковатой улыбкой предположил он - и замолчал, моргая.

–  Оч-чень интересно… - язвительно молвил Кирюша.
– Это что же тогда выходит? За убийство - сам будешь убит, а за прелюбодеяние?.. Жена, что ли, гульнет? А если холостой?

–  Н-ну… - сказал Алексей.
– Не знаю.

–  И потом!
– сквозь зубы продолжал Кирюша.
– «Не убий» - согласен!.. Вот они, скрижали, вот она, заповедь! Но где это слыхано - за мордобой карать?.. Да не было никогда в жизни такой заповеди - «Не бей»!.. Или как это будет по-церковному? «Не бий»?..

Секунд пять прошло в растерянном молчании.

–  Так что ты хочешь… сказать-то?..
– осторожно прокашлявшись, спросил Колодников.

–  Я хочу сказать, что чепуха это все, - отрубил Кирюша.
– И «святые письма», и… Короче, никакой это, к черту, не Страшный суд! Тут другое…

После этих его слов Колодников чуть отшатнулся, в глазах затеплилась робкая надежда. Кажется, не зря толкнуло его что-то изнутри - зайти к Чернолептовым.

–  Слушай… - зашептал он, резко подаваясь к Кирюше.
– А ведь правда… Сам чувствую: что-то тут не то… Ты пойми: я же не против самой идеи Бога… Но всему же есть предел! Кирюш!.. Просек уже что-то, да?..

Кирюша поднялся и, с сомнением покосившись на Алексея, огладил клин бороды.

–  Знаешь ли ты, что такое ад?
– надменно спросил он.

Тон его Колодникову не понравился. Да и сам вопрос тоже.

–  Знаю, - буркнул Алексей.
– Сутки там провел…

Кирюша Чернолептов его не услышал. Он мысленно оттачивал формулировку, не желая выдавать ее в сыром виде.

–  Ад, - изрек он наконец, - это загробные угрызения совести.

–  И что?
– не понял Алексей, но опять услышан не был.

–  Кипящая смола, котлы, черти с рожками… - задумчиво и в то же время пренебрежительно перечислял Кирюша.
– Все это - так,

от недостатка воображения… Понимаешь, мы (то есть люди) - это как бы поле боя… пока живы, конечно… Совесть воюет с плотью, а плоть с совестью… Ну, как бы это тебе объяснить? Человеческое тело - все равно что графитовые стержни в ядерном реакторе, оно гасит совесть, понимаешь?.. Стоит лишиться тела, совесть тут же выходит из-под контроля - и пошла вечная агония… Я, кстати, давно уже об этом думаю… Даже пару эскизов набросал…

–  И что?..
– еще тише повторил Алексей.

Секунду они смотрели в глаза другу другу. Потом Кирюша нахмурился и, продолжая держать паузу, повернулся к плите. Снял большой чайник и, с сосредоточенным видом подлив в стаканы кипятку, вернул на плиту. Все это он проделал весьма осторожно и замедленно, словно боялся резким движением спугнуть строй формулировок.

–  Так вот, арка… - молвил он, подсаживаясь к столу и протягивая руку к расписному заварочному чайничку.
– Что там, собственно, произошло?.. Мне кажется, произошло некое мгновенное размыкание связи между телом и совестью. Грубо говоря, совесть сорвалась с цепи и расправилась с телом… Причем тем же способом, каким это тело расправлялось раньше с другими телами…

Приоткрыв рот, Алексей в оцепенении смотрел, как Кирюша Чернолептов с аптекарской точностью добавляет в стаканы заварку.

–  Пошел ты к черту!
– сказал он наконец от всей души.

–  Да нет никаких чертей… - меланхолично отозвался Кирюша, ставя чайничек на место.
– Не бывает. Забудь о них… Я тебе говорю: просто срабатывает совесть… А как ты все это еще объяснишь? Сам только что сказал: твоя же оплеуха тебя и настигла… Меня, кстати, тоже…

–  А если у человека вообще совести нет?..
– заорал Алексей.
– Да тот же Полтина! Тот же Скуржавый!.. Бросит человека на рельсы - и спит потом спокойно!..

–  Все правильно… - Кирюша кивнул.
– Спит спокойно… Только не потому, что у него совести нет! Совесть есть - просто она подавлена телом… Плотскими желаниями, если хочешь… А тут срабатывает у твоего Полтины в голове (или где он у него там?) какой-то взрыватель, совесть разом высвобождается, предъявляет счет за все…

–  …и наносит своему владельцу множественные ножевые ранения?..
– ядовито осведомился взъерошенный Колодников.
– Ножевые, пулевые… Это, прости, получается, как в том анекдоте: экспертиза показала, что череп пробит изнутри… Кирюш! Ну я же там понятым был, я все это видел!.. Какая совесть? Какая, к черту, совесть, когда человека явно из автомата решетили?..

–  А пули?

–  Что - пули?

–  Почему до сих пор ни одной пули не извлекли?

–  Постой, постой… - ошарашенно пробормотал Алексей.
– А-а… откуда знаешь?..

–  В газете прочел, - невозмутимо отвечал Кирюша.

–  "Спокойной ночи!"?..
– ахнул Алексей.

Кирюша не понял.

–  Газета так называется… - пояснил Алексей.
– «Спокойной ночи!»

–  Н-нет… - поколебавшись, сказал Кирюша.
– Такое бы я запомнил… Нет! По-моему, это была «Вечерка»…

–  Стоп!
– прервал его Колодников, сбрасывая очки и берясь обеими руками за гудящую голову.
– Погоди ты, ради Бога, с «Вечеркой»… Не в «Вечерке» дело… Слушай, может я за бутылкой сгоняю?