Благие намерения
Шрифт:
Многое не нравилось Толику. Вчера он собственноручно свалил четыре пальмы, и та, крайняя, на которой был установлен штырь громоотвода, стала самой высокой в роще. Но что толку, если еще ни одна молния не ударила в эту часть острова! Вот если бы вынести штырь на вершину горы… А где взять металл?
А еще не нравилось Толику, что он давно уже не слышит голоса Тупапау. Наталья молчала второй час. Молчала и накапливала отрицательные эмоции. Как лейденская банка. Бедный Валька. Что его ждет после грозы!
"Ну нет!
– свирепея, подумал
– Пусть только попробует!"
– Мужики, это хороший пейзаж, - доносилось из-под тента яхты.
– Это сильный пейзаж. Кроме шуток, он сделан по большому счету…
Толик прислушался. Да, стало заметно тише. Дождь почти перестал, а ветер как бы колебался: хлестнуть напоследок этих ненормальных в лодках или же все-таки не стоит? Гроза явно шла на убыль.
Валентин пригорюнился. Он лучше кого бы то ни было понимал, что означает молчание Тупапау и чем оно кончится.
– Эй, на "Пенелопе"!
– громко позвал Толик.
– Ну что? Я думаю, все на сегодня?
И словно в подтверждение его слов тучи на юго-западе разомкнулись и солнце осветило остров - мокрый, сверкающий и удивительно красивый.
– Ну и кто мне теперь ответит, - немедленно раздался зловещий голос, - ради чего мы здесь мокли?
"Началось!" - подумал Толик.
– Наташка, имей совесть!
– крикнул он.
– В конце концов это все из-за тебя было затеяно. По твоему же требованию!
Это ее не смутило.
– Насколько я помню, - великолепно парировала она, - устраивать мне воспаление легких я не требовала.
– Ну, что делать, - хладнокровно отозвался Толик.
– Первый блин, сама понимаешь…
– Иными словами, - страшным прокурорским голосом произнесла Наталья, - предполагается, что будет еще и второй?
На "Пенелопе" взвыли от возмущения. Первого блина было всем более чем достаточно.
Толик, не реагируя на обидные замечания в свой адрес, стал выбирать носовой якорь. Якоря были полинезийские - каменные, на кокосовых веревках. Тросы, как и щегольские поручни яхты, пошли на протянутый до первой пальмы громоотвод.
Невозмутимость вождя произвела должное впечатление. На "Пенелопе" поворчали немного и тоже принялись выбирать якоря и снимать тент. Не унималась одна Наталья.
– Валентин!
– мрачно декламировала она, держась за мачту и поджимая то одну, то другую мокрую ногу.
– Запомни: я тебе этого никогда не прощу! Так и знай! Ни-ког-да!
Толик швырнул свернутый брезент на дно дюральки и в бешенстве шагнул на корму.
"Ох, и выскажу я ей сейчас!" - сладострастно подумал он, но высказать ничего не успел, потому что в следующий миг вода вокруг словно взорвалась. Все стало ослепительно-белым, потом - негативно-черным. Корма дюральки и яхта ощетинились лучистым игольчатым сиянием.
"Ну, твое счастье!" - успел еще подумать Толик.
Дальше мыслей не было. Дальше был страх.
20
Никто
Дюралька вырвалась из беззвучного мира черных, обведенных ореолами предметов и, получив крепкий толчок в дно, подпрыгнула, как пробковый поплавок. Толик удачно повалился на брезент. Но, еще падая, он успел сообразить главное: "Жив!.. Живы!"
Толик и Валентин вскочили, и кто-то напротив, как в зеркале, повторил их движение. Там покачивалась легкая лодка с мощным подвесным мотором, а в ней, чуть присев, смотрели на них во все глаза двое серых от загара молодых людей, одетых странно и одинаково: просторные трусы до колен и вязаные шапочки с помпонами. Оба несомненно были потрясены появлением несуразного судна, судя по всему, выскочившего прямо из-под воды.
– Кол! Скурмы! [Скурмы - рыбоохрана (браконьерск.); Кол - по-видимому, имя собственное] - ахнул кто-то из них, и молодые люди осмысленно метнулись в разные стороны: один уже рвал тросик стартера, другой перепиливал ножом капроновый шнур уходящей в воду снасти.
Лодка взревела, встала на корму и с неправдоподобной скоростью покрыла в несколько секунд расстояние, на которое "Пуа Ту Тахи Море Ареа" при попутном ветре потратил бы не менее получаса.
– Стой!
– опомнившись, закричал Толик.
– Мы не рыбнадзор! У нас авария!
Лодка вильнула и скрылась в какой-то протоке.
– Могли ведь на буксир взять!
– крикнул он, поворачиваясь к Валентину.
– Или бензина отлить!..
Тут он вспомнил, что мотора у него нет, что за два месяца мотор целиком разошелся на мелкие хозяйские нужды, вспомнил и захохотал. Потом кинулся к Валентину, свалил его на брезент и начал колошматить от избытка чувств.
– Валька!
– ликующе ревел вождь.
– Умница! Лопух! Вернулись, Валька!..
Потом снова вскочил.
– А где "Пенелоп"? Где яхта? Опять потеряли?.. Ах, вон он где, черт латаный! Вон он, глянь, возле косы…
Толик бросался от одного борта к другому - никак не мог наглядеться. Вдоль обрывистого берега зеленели пыльные тополя. Мелкая зыбь шевелила клок мыльной пены, сброшенный, видать, в реку химзаводом. А над металлургическим комбинатом вдали вставало отвратительное рыжее облако. Да, это был их мир.
Валентин все еще сидел на брезенте, бледный и растерянный.
– Этого не может быть, - слабо проговорил он.
– Может!
– изо всех сил рявкнул счастливый Толик.
– Может, Валька!
– Не может быть… - запинаясь, повторил Валентин.
– Тростинкой! На песке! А потом взял кусок обыкновенной проволоки…
Он ужаснулся и умолк.
– Что же это выходит… я - гений?
– выговорил он, покрываясь холодным потом.
– Толик!!!
Толик не слушал.
– Мы дома!
– орал Толик.
– Эй, на "Пенелопе"! Дома!..