Благодать и стойкость: Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Кимам Уилбер
Шрифт:
Все это я называю иммунной системой духа, Т-клетки, В-клетки и белые тельца этой системы — позитивное мышление, медитация, аффирмация, Сангха, Дхарма [105] сострадание и доброта. Если влияние этих факторов на протекание физической болезни 20 %, то я хочу использовать эти 20 % на полную!
Другая медитация, которой я сейчас занимаюсь, — тонглен. Когда почти год назад я впервые приступила к ней, то первое, о чем я стала думать, — это Кен и Тахо. Я думала, что почувствую грусть, бешенство или досаду, но вместо этого ощутила лишь сострадание. Сострадание ко всему, через что нам пришлось пройти с Кеном, — ко всем нашим стычкам, ссорам, страхам. Мне было странно чувствовать это мягкое
105
Сангха и Дхарма — ключевые понятия буддизма: Сангха — община буддистов, живущих в разных частях света, в переносном смысле — высшее единство всех людей на земном шаре; Дхарма — духовный путь или практика. Считается, что подлинного просветления (Будда) можно достичь только с помощью гармоничного сочетания Сангхи (т. е. общения, групповой практики, деятельности на благо людей) и Дхармы (т. е. индивидуальной уединенной созерцательной практики). — Прим. отв. ред.
Иногда я просто сижу, как принято в дзен, с ощущением открытости, свободного пространства, устремленная к небу. Я постоянно возвращаюсь к методу Сузуки Роси: медитация для меня — способ выразить нечто такое, что сидит у меня внутри и находит выход, если я приношу в жертву свое время и свою внутреннюю энергию. Это что-то вроде моего подношения некоей высшей силе. И вот я сижу и чувствую, что совершаю подношение, и это приносит удовлетворение и укрепляет мистическую сторону моей души, описать которую невозможно. Если совершаются какие-то изменения, то это не потому что я стремлюсь к ним или рассчитываю на них. Если ничего не меняется — прекрасно. Мое жертвоприношение остается, и только то, что я его совершаю, дает мне чувство спокойствия и мира.
Как я сейчас воспринимаю свою болезнь? Иногда у меня в голове проносятся мысли о том, что я буду делать, если снова попаду в больницу, соглашусь ли на химиотерапию, если снова дойдет до этого, — но я вовсе не поглощена этими мыслями целиком. Болезнь маячит где-то на заднем плане. Я вовсе не рассматриваю это как какой-то «знак» — ни хороший, ни плохой. Слишком много я наслушалась историй про людей, которые, толкуя «знаки», считали, что они вылечились, а потом у них обнаруживались, к примеру, метастазы в костях. Нет, я все-таки рада, что рак занимает в моей жизни уже не такое большое место и уже не так пугает.
Первые месяцы после обследования нам с Трейей стало казаться — впервые за последние три года, — что жизнь вполне может вернуться в относительно нормальное русло. Мы были рады этому, мы позволяли этим надеждам крепнуть. Я возобновил не только свое писательство, но и медитации, сочетая дзенские практики с тонглен и йогой Божества, которой учил Калу Ринпоче.
Главным образом благодаря тонглен я перестал бояться своего страха, своего беспокойства, своей депрессии. При всяком болезненном или пугающем воспоминании я глубоко вдыхал, думая: «Могу ли я вобрать в себя весь этот страх?», — а потом, на выдохе, выпускал его из себя. Я начал разбираться со своими стрессами — и перестал всякий раз отступать перед ними в страхе, гневе или раздражении. Я стал прорабатывать свои болезненные переживания, переживания предыдущих трех лет, которые я долгое время не умел или не хотел прорабатывать.
Рождество мы с Трейей, как и последние четыре года, встретили в Ларедо. Мы прекрасно провели время; все
Но, когда мы вернулись в Боулдер, Трейя заметила, что «волны» в левом зрительном поле не исчезают. Она обнаружила их где-то месяц назад или около того, но в последнее время они стали проявляться все сильнее.
Мы пошли на прием к нашему денверскому онкологу, который отправил Трейю на компьютерную томографию мозга. Я сидел в комнате для посетителей, когда зашел доктор и отвел меня в сторонку.
— Похоже, что в мозге у нее две или три опухоли. Одна из них довольно большая, сантиметра три. Мы собираемся проверить еще и легкие.
— Вы уже сказали Трейе? — Я даже не успел толком испугаться, словно разговор шел о ком-то другом, не о ней.
— Нет, не сказал. Лучше подождать, пока будет готова томограмма легких.
Я сажусь, бессмысленно уставившись в пространство. Опухоль мозга? Опухоль мозга? Опухоль мозга… да… дело серьезное…
— У нее опухоли в обоих легких, всего — примерно двенадцать. Для меня это такой же шок, как и для вас. Думаю, лучше всего сказать ей завтра утром у меня в кабинете. Прошу вас, не говорите ей ничего сейчас. Я хочу подготовить полную информацию.
Мое потрясение, оцепенение настолько сильны, что у меня даже мысли не возникает сказать: «Постойте-ка, так не делается. Я сразу же расскажу ей все! Это скотство, так нельзя!» Но вместо этого я молча киваю и отвечаю:
— Что? Ах да, конечно.
Дорога домой стала кромешным адом.
— Я серьезно не думаю, что там что-то есть: чувствую себя совершенно здоровой. Может быть, что-то связанное с диабетом. Милый, мы же будем счастливо жить вместе, хватит кукситься. О чем ты сейчас думаешь?
Сейчас я думаю о том, как убью этого врача. Я хочу рассказать Трейе правду, но все уже зашло слишком далеко. Мысли о том, что все это для нее значит, что ей предстоит пережить, вызывают у меня физическую тошноту. Господи, если бы тонглен мог помочь на самом деле! Я бы закрыл глаза, вдохнул в себя грозящую ей смерть с такой силой, что тут же, на месте, испарился бы и унес эту чертову болезнь с собой в космическую бездну. Моя любовь к Трейе и ненависть к врачу синхронно выросли до невероятных масштабов. Но я продолжал бормотать что-то вроде: «Все будет хорошо, я уверен».
Когда мы приехали домой, я пошел в уборную, и меня вырвало. Вечером мы пошли в кино — можете себе представить? — на фильм «Роковое влечение». Когда мы вернулись, Трейя позвонила доктору и все узнала.
Первой моей реакцией была ярость! Неудержимая, исступленная, абсолютная, захлестывающая ярость! И полный шок. Как это могло случиться? Я все делала правильно! Как же это могло случиться? Проклятие! Проклятие! Проклятие! Проклятие! Проклятие! Страха не было. Я не боялась последствий. Я просто была в ярости. Я стала пинать кухонные шкафы, разбрасывать все вокруг, орать. Вне себя от злости. И я не собиралась гасить в себе гнев. Это была правильная реакция. Я в бешенстве, я этого так не оставлю! В моих визуализациях белые рыцари превратились в злобных пираний.
Мы обзвонили родных и друзей, а на следующий день мы с Трейей начали судорожно искать любую методику лечения, где угодно, лишь бы она давала хоть какой-то шанс при ее агрессивном и развившемся заболевании. Трейя скрупулезно взвесила десятка два разных методик, в том числе методы Бурзински, Ревици, Бертона, метод Янкер-Клиник (Германия), Келли-Гонзалеса, Американской биологии, Ливингстона-Уилера, Ганса Нипера (Германия), клиника Штайнера Лукаса (Швейцария), Герсона (Мексика).