Благородна и благочестива
Шрифт:
Волосы камеристка уложила «просто»: умастив душистыми маслами, от чего медные кудри стали послушными и сами ложились, как надо, и сплетя их в свободную полукосу, да оставив в волосах шпильки с мелкими камушками. Под бликами от светильников те сияли, будто драгоценности, и Камилла впервые поняла, сколь глубоко заблуждалась она – и все простофили на Рыжих Островах – почитая её местной красавицей. Рядом с такими, как ллейна Бианка и её дочь, она годилась разве что в посудомойки. И вот – сама стала наконец… хоть отдалённо похожей на женский идеал в лице благородной Бианки.
–
Камилла мудро проглотила множественные вопросы, вертевшиеся на языке, и с удивлением воззрилась на поднос, принесённый горничной: есть почему-то уже не хотелось. Хотелось – нескромно и откровенно – показать миру, сколь красивой она может быть. Да и попросту впервые хотелось чего-то большего, чем просто набить желудок.
– Я в галерее прогуляюсь, – сообщила о намерении Камилла. – Здесь, у покоев, далеко не уйду.
– Аппетит вам нагуливать, верно, не надо, – подметила зоркая Эдна. – А госпожа велела из покоев – ни ногой.
– И я помню об обещании, добрая пэра Эдна, – учтиво склонила голову Камилла. – Но здесь душно после стольких-то омовений. Подышу свежим воздухом – и назад.
– Свежим, – прыснула горничная и тут же одёрнула себя под строгим взглядом камеристки.
– Свежий воздух во дворце – только в наших покоях, – недовольно подметила пэра Эдна. – Ллейна Бианка духоты и дурных запахов не выносит, мы отведенные комнаты проветриваем сами, от дворцовых не дождешься.
– Это верно, – согласилась Камилла, отступая к двери. – От дурных запахов и заболеть недолго. А светлейшая ллейна Бианка всё же хранительница магии воздуха, оно неудивительно, что взаперти ей дышать тяжко.
Камеристка явно удивилась, а Камилла воспользовалась заминкой, чтобы отворить тяжёлую створку и выскользнуть за дверь. Далеко уходить не собиралась: лишь прогуляться по коридору, ощутить, каково это – быть тут полновластной… да хотя бы гостьей! Впитать, так сказать. Прочувствовать. И, может, щегольнуть перед кем-нибудь новым нарядом, столь пренебрежительно названным Эдной «домашним».
Галерея, в которую упирался коридор, оказалась пустынна и темна, освещаемая лишь редкими светильниками да лунным светом из широких окон. Гости ещё не вернулись с позднего ужина, наслаждаясь, видимо, приятным обществом и умными беседами. Камилла вздохнула, потрогала пальцем позолоченную колонну – не отколупывается! – и завернула за угол колоннады, оглядывая очередной полутёмный коридор. Ничего интересного не обнаружила, кроме запертых дверей и подсохших цветов в тяжёлых мраморных вазах, и уже повернула назад, когда внимание привлёк сдавленный звук из-за неплотно прикрытой двери.
Любопытство погубило не одну кошку, но Камилла считала себя проворнее любого зверя. Прокравшись на цыпочках к тяжёлой створке, дочь Рыжего барона приложила ухо к щёлке и прислушалась.
– Ллей Ленар, прошу вас… мне… мне пора… маменька сказала…
– Вы – моя невеста, и в этом нет ничего предосудительного… разве вы не желаете узнать
– Да, но… но прошу вас…
Камилла нахмурилась и отстранилась от двери, угрюмо пожирая взглядом резной узор на створке. Затихающий лепет ллейны Одетты не позволял даже надеяться на приличный исход: столь беспомощной казалась дочь Бианки, столь непонимающей и неискушённой. Всё же ей не доводилось, верно, шнырять по кабакам да выискивать загулявшую няньку. И по липким рукам тоже давать не приходилось.
– Добрый вечер! – с грохотом распахнув тяжёлые двери, звонко выкрикнула Камилла. – Ллей Ленар, какая неожиданность! А я как раз в поисках ллейны Одетты, – холодно улыбнулась дочь Золтана Эйросского, в упор глядя на покрасневшего от гнева и недовольства ллея Ленара, судорожно заправлявшего тонко вышитую рубашку обратно в штаны. – Пэра Эдна попросила меня встретить светлейшую ллейну, ведь ужин, судя по всему, давно закончился. Что же вы делаете здесь, в пустой и холодной зале, где темно, неуютно и, к тому же, опасно?
– Ллейна Одетта со мной, – отрывисто отозвался ллей Ленар, раздражённо застёгивая манжеты, в то время как Одетта, красная, смущённая и со съехавшим платьем, неуверенно смотрела то на жениха, то на рыжую девицу на пороге. – Что может ей грозить?
– С вами – что угодно, – вежливо отозвалась Камилла, протягивая руку дочери Бианки. – Ллейна Одетта, боюсь, пришла пора прощаться с вашим учтивым женихом. Уже поздно; пэра Эдна не успеет убрать вас ко сну. Доброй ночи, ллей Ленар!
Ллейна Одетта наконец сделала правильный выбор: подобрав юбки и сделав неловкий поклон в сторону жениха, она поспешила к спасительной двери и протянутой ладони. Приняла её, вцепившись в предплечье Камиллы мертвенной хваткой. Стиснула ледяные пальцы, не замечая, что больно сжимает чужую руку.
Камилла насмешливо склонила голову, отворачиваясь от разъярённого жениха. Оказалось, что поспешно, потому что уже в следующий миг её дёрнули за плечо, разворачивая лицом к себе.
– Простолюдинка, – прошипел ллей Ленар, нависая над Камиллой. Ллейна Одетта слабо вскрикнула и, отпустив предплечье Камиллы, тотчас вцепилась тонкими пальчиками в запястье жениха, пытаясь оторвать его от спутницы. – Кем ты себя возомнила, нищенка? Бианка тебя подобрала на помойке, и ты решила, что уже гостья? Мразь… – встряхнул Камиллу за плечо Ленар. – Дорожная шлюха… тварь…
Одетта охнула, отступила на шаг и закрыла лицо руками, содрогнувшись в бессильных рыданиях. Лицо дочери Бианки уже пылало от стыда и непотребных слов, которыми покрывал Камиллу высокородный жених, но как себя вести в подобных ситуациях, юная Одетта ещё не знала.
– Запомни, гадина, – встряхнув Камиллу ещё раз так, что у той клацнули зубы, прошипел Ленар, – ты не смеешь обращаться к высокорожденным. Слышала, уродина? Не смеешь даже взор поднять на благородных!..
Камилла увернулась в последний миг от жёсткой пощёчины, наверняка лишившей бы её передних зубов, и двинула коленом в ответ – коротко, без размаха. Затем вырвалась из ослабевшей руки благородного, отступая к двери – и резному столику рядом с нею.