Благородный дом. Роман о Гонконге.

Клавелл Джеймс

— Merde, но это же здорово. — Данросс увидел, как Жак расцвел, и не заметил за этим никакого притворства. Жак был одним из главных разработчиков схемы морских перевозок: он колдовал над тонкостями финансирования. — Какая досада, что бедняга Джон так ничего и не узнает.

— Да. — Джон Чэнь работал вместе с Жаком де Виллем. — Ты Филлипа видел?

— Я с ним ужинал вчера вечером. Бедолага постарел лет на двадцать.

— Ты тоже.

Галльское пожатие плечами.

— Жизнь, mon ami! Но да, да, я печалюсь о бедной Аврил и бедном Борже. Извини, пожалуйста, перебил тебя.

— Я хочу, чтобы ты принял на себя Австралазию [297] —

начиная с сегодняшнего дня — и отвечал за реализацию всех наших планов по Австралии и Новой Зеландии. Месяц держи это при себе — я скажу об этом только Эндрю, — но собирайся и готовься уезжать.

— Хорошо. — Жак замялся.

— Что-то не так? Ведь Сюзанне в Гонконге никогда не нравилось — и у тебя там проблем не будет, верно?

— О да, тайбань. После этого несчастного случая... Честно говоря, я и сам собирался поинтересоваться, нельзя ли мне куда-нибудь уехать на время. Сюзанне здесь тоскливо и... Но я хотел спросить, нельзя ли мне взять примерно на год Канаду.

297

В Австралазию входит Австралия, Новая Зеландия, Новая Гвинея и многочисленные близлежащие острова поменьше, в большинстве своем составляющие восточную часть Индонезии.

Эта новая мысль Данросса удивила.

— Вот как?

— Да. Я подумал, что там могу быть полезен. У меня хорошие связи среди франкоканадцев, очень хорошие. Возможно, нам удастся перевести канадский офис «Струанз» из Торонто в Монреаль или Оттаву. Оттуда я мог бы помочь во многом. Если наш японский проект заработает, нам потребуется целлюлоза, лес, медь, пшеница, уголь и ещё с десяток других видов канадского сырья. — Он несмело улыбнулся, а потом торопливо продолжил: — Мы оба знаем, как рвется назад кузен Дэвид, и я подумал, что, если я переберусь в Канаду, он может вернуться сюда. И он ведь на самом деле лучше подготовлен для работы здесь, для того, чтобы иметь дело с Австралазией, чем я, non? Он говорит по-кантонски, немного по-японски, а также читает и пишет по-китайски, а я ничего этого не умею. Но как скажешь, тайбань. Если хочешь, буду заниматься Австралазией. Переменить все хотелось бы, это верно.

Данросс погрузился в размышления. Он решил удалить Жака из Гонконга на то время, пока не выяснит истину. Куда проще было бы потихоньку обратиться к Кроссу или Синдерсу и попросить их разузнать что-нибудь через свои источники, понаблюдать за Жаком и проверить его. Но Жак — член внутреннего правления. Вмешательство извне чревато тем, что выплывут наружу семейные тайны, в которые он посвящен, и прочая секретная информация.

«Нет, гораздо лучше иметь дело со своими. Может, времени потребуется больше, но я выясню, кто он на самом деле. Так или иначе, я узнаю истинное лицо Жака де Вилля.

Но Канада?

По логике вещей Жаку там будет лучше. Лучше будет и „Струанз" — можно было додуматься до этого и самому, — он ни разу не дал повода усомниться в своей преданности делу или остроте ума. Бедный старина Дэвид действительно уже два года стонет, желая вернуться. Такую перестановку сделать легче. Жак прав. Дэвид лучше подготовлен, чтобы заниматься Австралазией, а Австралия и Новая Зеландия для нас гораздо более важны, чем Канада, гораздо более важны — они просто жизненно необходимы, как сокровищница всей Азии. Если Жак невиновен, он сможет помочь нам в Канаде. Если виновен, там вреда от него будет меньше».

— Я подумаю, — пообещал Данросс, хотя на самом деле уже принял решение произвести замену. — Держи это при себе, окончательно все решим в воскресенье.

Жак поднялся и протянул руку.

— Спасибо, mon ami.

Данросс пожал её. Но про себя подумал, друга это рука или

иуды.

Он остался один, и снова навалился груз проблем. Зазвонил телефон, потребовалось решить один вопрос, потом другой, третий... Номер Типтопа по-прежнему был занят. Данросс попросил, чтобы к нему поднялся Филлип, и все это время им владело такое ощущение, будто он куда-то проваливается. И тут он поймал на себе взгляд Дирка Струана. Тот смотрел на него усмехаясь с картины на стене — невероятно уверенный в себе, заносчивый, хозяин целого флота клиперов, самых красивых кораблей из всех, что созданы руками человека. И, как и всегда, стало легче.

Встав из-за стола, он остановился перед Тайбанем.

— Господи, не знаю, что бы я делал без тебя, — проговорил он вслух, вспомнив, что Дирк Струан нес на своих плечах бремя гораздо более серьезных забот и со всеми справлялся. Лишь буря, ярость стихий, погубила его в расцвете лет: ведь ему, признанному воителю Гонконга и всей Азии, было всего сорок три.

«Всегда ли „умирают молодыми те, к кому благоволят боги"? [298] — спрашивал себя Данросс. — Дирк был ненамного старше меня, когда „дьявольские ветры" Великого тайфуна разметали нашу только что построенную факторию в Хэппи-Вэлли и погребли его под обломками. Молод он был или стар? Я себя старым не чувствую. Неужели так и суждено было умереть Дирку? Не своей смертью? В шторм? Молодым? Погибнуть по воле неистовой природы? Или это выражение значит, что те, к кому благоволят боги, умирают молодыми в душе?»

298

Это выражение, которое цитируют многие авторы, в том числе Оскар Уайльд, связывают с героями древнегреческого мифа Агамедом и Трофонием, которые, построив храм Аполлона в Дельфах, потребовали у Стреловержца платы за работу. Бог обещал им уплатить на седьмой день, а в седьмую ночь братья умерли во время сна.

— Ничего, — обратился он к своему наставнику и другу. — Хотел бы я быть знакомым с тобой. Скажу честно, Тайбань, уповаю перед Господом, что жизнь после смерти все же есть и через много-много лет я смогу поблагодарить тебя лично.

Снова исполнившись уверенности, он вернулся за стол. В верхнем ящике лежала матрица Четырехпалого У. Он коснулся её пальцами, поглаживая. «Как выбраться из этой ловушки?» — мрачно спросил он себя.

Раздался стук в дверь. Вошёл Филлип Чэнь. За последние несколько дней он сдал.

— Боже милостивый, тайбань, что нам делать? Девять пятьдесят! — выпалил он с порога, нервно подвизгивая. — Впору волосы на голове рвать! Цзю ни ло мо, из-за этого бума, как ты помнишь, я покупал по двадцать восемь девяносто, вложил каждый пенни свободных денег и ещё намного больше, а Диана, купив по двадцать восемь восемьдесят, продала по шестнадцать восемьдесят и теперь требует, чтобы я возместил разницу. О-хо, что нам делать?

— Молиться — и самим не плошать. Тебе удалось связаться с Тип-топом?

— Э... нет, нет, тайбань. Я набирал его номер каждые пять минут, но телефон по-прежнему выключен. Я попросил своего родственника в телефонной компании проверить. Он сказал: в доме на обеих линиях сняты трубки.

— Что посоветуешь?

— Посоветую? Не знаю, думаю, нужно послать нарочного, но я не хотел этого делать, не посоветовавшись с тобой... А тут ещё наши акции падают, в банках наплыв вкладчиков, которые спешат снять свои деньги, и бедный Джон, и репортеры осаждают... все мои акции упали, все! — Старик зашелся в пароксизме, осыпая грязными кантонскими ругательствами Горнта, его предков и потомков. — Если рухнет «Вик», что нам делать, тайбань?