Благородный дом. Роман о Гонконге.
Шрифт:
— Я сажусь на диету лет на пятьдесят.
— Только не вы. Как дела?
Она почувствовала его испытующий взгляд.
— Все прекрасно. А что?
— Ничего. — Он отвел глаза, снова взглянул в сторону Грея, а потом обратил внимание на других.
— Позвольте представить вам Питера Марлоу. Это — Хиро Тода из компании «Тода шиппинг индастриз» в Иокогаме. Питер — писатель и сценарист из Голливуда. — И тут у неё в голове пронеслось: его книга, Чанги, три с половиной года в плену. «Ох, что сейчас будет!»
Мужчины на какой-то миг замерли. Тода вежливо предложил свою визитку, Питер так же вежливо вручил ему свою. После краткого
— Как поживаете? Японец пожал её.
— Для меня большая честь познакомиться с вами, мистер Марлоу.
— Вот как?
— Не каждый день встречаешь знаменитого писателя.
— Какой же я знаменитый? Совсем нет.
— Вы слишком скромны. Мне очень понравилась ваша книга. Да.
— Вы читали? — удивленно посмотрел на него Питер Марлоу. — Правда? — Он сел и остановил взгляд на Тода: гораздо ниже его, стройный и крепко сложенный, прекрасно выглядящий в добротном синем костюме; фотоаппарат на стуле; такой же спокойный, как и у него самого, взгляд; одного с ним возраста. — Где вы её нашли?
— В Токио. У нас там много магазинов, где продают книги на английском. Прошу прощения, я читал дешевое издание в мягкой обложке, а не в переплете. Приличного не было. Ваш роман на многое открывает глаза.
— Вот как? — Питер Марлоу предложил сигареты, и Тода закурил.
— Курение вредно для здоровья, вы же знаете! — поддела Кейси. Оба улыбнулись.
— Бросим на Великий пост, — пообещал Питер Марлоу.
— Да уж, конечно.
Писатель снова перевел взгляд на Тода.
— Вы служили в армии?
— Нет, мистер Марлоу. На флоте. На эсминцах. Участвовал в битве в Коралловом море в сорок втором [319] , потом при Мидуэе [320] , младшим лейтенантом, а позже при Гуадалканале. Дважды тонул, но мне повезло. Да, мне повезло, очевидно, больше, чем вам.
— Мы оба остались живы, более или менее целы.
— Более или менее, мистер Марлоу. Я согласен с вами. Жизнь на войне — странная штука. — Тода сделал затяжку. — Как-нибудь, если не возражаете и если вас это не смущает, хотелось бы поговорить о Чанги, о том, чему вы там научились, и о том, как мы воевали. Пожалуйста.
319
Битва в Коралловом море (к югу от Новой Гвинеи и Соломоновых островов) в начале мая 1942 г. стала главным поворотным пунктом в военных действиях на Тихом океане, первым морским сражением, в котором друг другу противостояли авианосцы, и концом безраздельного господства японской морской авиации.
320
Мидуэй — атолл в Тихом океане, примерно в трети пути от Гонолулу до Токио. 4 июня 1942 г. недалеко от Мидуэя произошло морское сражение, в котором японский флот потерпел поражение от флота США и после этого стал терять контроль над Тихим океаном.
— Конечно.
— Я здесь на несколько дней, — сообщил Тода. — Остановился в «Мандарине» и уезжаю на следующей неделе. Может, пообедаем или поужинаем вместе?
— Благодарю вас. Я позвоню. Если не в этот раз, так в следующий. Когда-нибудь приеду в Токио.
Помолчав, японец заметил:
— Если хотите, можем и не обсуждать Чанги. Я был бы
Кейси пила маленькими глотками кофе.
— Вам трудно это далось? Вся эта вежливость?
— О нет, Кейси. Нет, совсем нет. Мы теперь на равных, я и он, да и любой другой японец. У японцев — и корейцев, которых я особенно ненавидел, — были штыки и пули, а у меня ничего. — Он вытер пот со лба, и его губы искривились в улыбке. — Махлу, я не готов был встретить здесь кого-то из них.
— Махлу? Это что, по-кантонски?
— По-малайски. Значит «стыдливый», — пояснил он и улыбнулся про себя. Это была лишь часть выражения пуки махлу. Махлу — «стыдливый», пуки — «золотая ложбинка». Этой части женского тела малайцы приписывают самые различные чувства: голод, грусть, доброту, ненасытность, нерешительность, стыд, злость — все и вся.
— Стыдиться тут нечего, Питер. — Она не поняла всего подтекста. — Меня поражает, что после всех ужасов плена вы вообще можете с кем-то из них говорить. А книга мне на самом деле понравилась. И надо же, он тоже её читал!
— Да. Я просто обалдел.
— Можно задать вам вопрос?
— Что?
— Вы как-то сказали, что Чанги — это рождение заново. Что вы под этим понимаете?
Он вздохнул.
— После Чанги мы все стали другими, навсегда изменились жизненные ценности. Например, притупился страх перед смертью: мы видели слишком много смертей, и у нас иное понимание смерти по сравнению с другими, нормальными людьми. Мы — те немногие, кто выжил, — в своем роде динозавры. Думаю, любой, кто побывал на войне, какой угодно войне, и вернулся оттуда целым и невредимым, смотрит на жизнь по-другому.
— И что же вы видите?
— Я вижу множество нелепостей, которые почитаются как начало начал и конечная цель бытия. Вы представить не можете, сколько этой ерунды в «нормальной», «цивилизованной» жизни. Нам, бывшим узникам Чанги, в известном смысле повезло: мы прошли через чистилище и знаем, в чем истинный смысл жизни. То, что вас пугает, для меня совсем не страшно, а над тем, чего страшусь я, вы просто посмеетесь.
— Например? Он ухмыльнулся.
— Ну, хватит про меня и мою карму. Мне тут только что шепнули... — Он умолк и, широко открыв глаза, стал смотреть куда-то мимо Кейси. — Боже милостивый, кто это?
Кейси засмеялась.
— Рико Грессерхофф. Она японка.
— А кто здесь мистер Грессерхофф?
— Она вдова.
— Святые угодники!
Они смотрели, как Рико прошла через комнату на террасу.
— Не смейте, Питер!
В его голосе послышалось олимпийское величие:
— Я же писатель! А это объект, достойный исследования!
— Чепуха!
— Вы правы.
— Питер, говорят, все первые романы автобиографичны. Кто вы в этой книге?
— Один из персонажей, конечно.
— Кинг? Американский капрал, король «черного рынка»?
— О нет. Не он. И на этом довольно о моем прошлом. Давайте поговорим о вас. Вы уверены, что у вас все в порядке? — Он не отрываясь смотрел ей прямо в глаза, желая выведать правду.
— Что?
— Я слышал, вчера вечером вы были в слезах.
— Чушь.
— Правда?
Она помедлила, поняв, что он сумел заглянуть к ней в душу.
— Конечно. У меня все хорошо. — Пауза. — Когда-нибудь... когда-нибудь я, возможно, попрошу вас об услуге.