Благородный разбойник

Кинсейл Лаура

Даже Аллегрето казался веселым, если это слово подходило для него. Когда же Филипп, отпустив большинство своих людей, повернулся к нему, чтобы узнать, что он затеял, глаза у Аллегрето сверкнули.

– Я должен проникнуть в замок.

– Куда? – тут же спросил Филипп. – Какая оборона?

– В Маладир. Старую авинскую крепость Навона.

– Ха! Давай лучше возьмем Лондон и Париж. У меня же всего тридцать опытных воинов.

– Неужели ты думаешь, я хочу битвы? – улыбнулся Аллегрето.

– Тогда зачем

тебе нужны мы? Я не силен в твоих ядах и уловках.

– Это мое дело. – Он уже без улыбки смотрел на Филиппа. – Только не говори мне, что ты недостаточно хитер, старая лиса. Я предлагаю отвлекающий маневр.

Филипп помолчал, словно обидевшись, затем улыбнулся:

– И во сколько ты оцениваешь свой отвлекающий маневр?

– Тысяча марок венецианского серебра.

– На тридцать человек? – Филипп покачал головой. – Не стоит нашего времени на эти грязные дороги, мой друг.

Аллегрето поднял брови.

– Должно быть, в последнее время много желающих перейти через этот перевал.

– Да, нам сопутствует кое-какая удача. – Филипп нахмурился. – Авина, говоришь? – Он бросил взгляд на одного из своих людей. Тот кивнул. – Принеси мне те ящики с серебряными монетами.

Человек быстро поднялся, шепнул что-то другому, стоявшему в стороне. Вскоре тот вернулся с товарищем, оба волокли тяжелые, обитые металлом ящики. На крышках были гербы Монтеверде: замок на зеленой горе. Филипп вставил ключ, с усилием подвинул ящик к Аллегрето.

– Проверь.

Увидев блеск огромного количества серебряных монет, Элейн поняла, почему обещанная тысяча марок не выглядела привлекательной суммой. Аллегрето взял горсть монет, долго рассматривал их на ладони. Поцарапал одну кинжалом, попробовал на зуб, покачал головой и взглянул на Филиппа, который не сказал ни слова.

Аллегрето задумчиво перебирал монеты, потом бросил их в ящик и начал по одной выкладывать на ладонь. Внимательно каждую разглядывал, сравнивал, подносил к глазам. Наконец он тихо фыркнул.

– У всех одна гравировка. Тут лишний зубец на короне. Ты ограбил монетный двор?

– Не я.

– А кто?

– Мы сопровождали через перевал одного человека из Германии, – невинно произнес Филипп. – Он заплатил этим.

– Какая удача, – холодно улыбнулся Аллегрето. – Я полагаю, такие вещи сопровождает вооруженный конвой, а не люди наподобие Филиппа Уэллса, прошу твоего прощения. Бандит не выказал никакой обиды.

– Ты так считаешь? Но это был молодой человек, только с двумя нагруженными мулами, слугой и монетами, запрятанными среди мешков лука. – Филипп пожал плечами. – Бог свидетель, мы не причинили ему никакого вреда, и он пошел своей дорогой. – Он улыбнулся. – Домой, полагаю, ибо средств на путешествие у него поубавилось. Эта молодежь слишком много времени проводит в тавернах, а?

– Поосторожнее с этими деньгами,

мой друг, – сказал Аллегрето. – Сплав плохой, как тебе известно. А если тебе по душе хорошее венецианское серебро, которое везде имеет хождение без всяких сомнений, то мое предложение остается в силе. Пусть будет полторы тысячи марок.

Филипп, казалось, обдумал его слова и покачал головой.

– Устал я, – медленно произнес он. – Устал от такой жизни.

Аллегрето промолчал. Рядом с Филиппом он выглядел юношей, будто возраст не мог оставить на нем следов.

– Этого недостаточно, – сказал тот. – Нас тридцать человек. Трое делят половину, остальное на всех. Даже если это полторы тысячи марок, после дележки каждому достанется... нет, мало. – Филипп тяжело вздохнул, глядя на свои мозолистые ладони. – Я устал, друг мой. Устал от сырой постели, от оружия, которое всегда у меня в руке.

– Тогда скажи, чего ты хочешь.

– Не так уж много. Хорошо устроенный дом в городе. Пухлую дочку торговца для мягкой перины. И мира.

– Ты изойдешь слезами после шести месяцев такой жизни, – сказал Аллегрето.

– Нет.

– И чем будешь заниматься-? Есть, спать, ублажать дочку торговца и нагуливать жир? Ты еще не старик. Оставь это до того дня, когда ослабеешь умом и не сможешь придумывать мошенничества, чтобы заработать себе на завтрак.

– Мошенничества?

– Вот именно. Мне известны желания твоего черного сердца. Отложи тогда венецианское серебро. – Аллегрето кивнул на ящики. – Что ты задумал ограбить?

– Ты всегда на шаг впереди меня, парень, – улыбнулся бандит. – Вот и скажи мне.

– Я пока недостаточно осведомлен. Есть гравировальная форма, не дошедшая до монетного двора. Где она? У кого? Часто ли монеты вывозятся из Монтеверде?

– Они не вывозятся. Мальчишку направили с севера. Он говорил, его отец главный тут на рудниках, если ты можешь этому поверить. Зовут Жан Зуфал или что-то в этом роде. Похоже, иностранец.

Аллегрето вдруг снова положил монеты на ладонь.

– Ты задумал вымогательство?

– Нет. Почтенный Жан Зуфал наверняка отправит меня в тюрьму, если я попытаюсь. Кто поверит мне, преступнику, а не приближенному Франко Пьетро?

Аллегрето долго смотрел на него, затем обласкал взглядом Элейн с головы до ног и улыбнулся ей.

– Тем не менее дело многообещающее, – сказал он Филиппу. – Да. Полагаю, мы сможем предъявить обвинение.

Из темноты за пределами лагеря донеслись крики, возня. Филипп отскочил в сторону, Аллегрето последовал за ним. Элейн тоже поднялась, увидев большого белого щенка, который прыгал вокруг людей, вышедших на свет из-за деревьев. Они толкали впереди себя какого-то человека. Она поняла, что это Дарио, когда тот посмотрел на Аллегрето и упал перед ним на колени.