Благословение и проклятие инстинкта творчества
Шрифт:
• «Владимира Маяковского-поэта (1893–1930) тогда (Москва, начало 1910-х гг.. – Е. М.) никто решительно не знал. Просто появилась в Москве жёлтая (полосатая: жёлтое и коричневое или чёрное в полоску) кофта на очень высоком, плотном, плечистом, но худом молодом человеке (теперь бы сказали: парне) в очень плохих штиблетах на очень длинных ногах. Кофта эта замелькала, замозолила глаза там и тут – не на «Шаляпине», конечно, не в абонементах Художественного театра, не в филармонических собраниях: туда бы «кофту» не пустили! – а на литературных заседаниях, собраниях, в маленьких ресторанчиках, на левых вернисажах и т. п. Но Москва видывала всяких чудаков и равнодушна была ко всяким чудачествам… Широкое лицо его было худо; чёрные брюки при ближайшем рассмотрении оказались в пятнах и подтёках, штиблеты упорно требовали «каши»… И у меня тогда же сложилось впечатление, что и «жёлтая кофта» – только псевдоним отсутствия сюртука,
• «Эрнест Хемингуэй (1899–1961) – высокий человек в короткой рубашке из простого, грубого материала, с рукавами до локтей, в парусиновых брюках и малопрезентабельных ботинках… Зашёл разговор о русском языке, и Хемингуэй со смехом признался, что знает только одно русское слово – «дерьмо»…» (из книги А. Хачатуряна «Страницы жизни и творчества», СССР, 1982 г.);
• «Мне выпало счастье встретить и узнать Марину Цветаеву (1892–1941) и подружиться с ней на самой заре юности, в 1918 году. Ей было тогда 26–27 лет… Темно-синее платье, не модного, да и не старомодного, а самого что ни на есть простейшего покроя, напоминающего подрясник, туго стянуто на талии широким желтым ремнем. Через плечо перекинута желтая кожаная сумка вроде офицерской полевой или охотничьего патронташа – и в этой не женской сумке умещаются и сотни папирос, и клеенчатая тетрадь со стихами. Куда бы ни шла эта женщина, она кажется странницей, путешественницей. Широкими мужскими шагами пересекает она Арбат и близлежащие переулки, выгребая правым плечом против ветра, дождя, вьюги, – не то монастырская послушница, не то только что мобилизованная сестра милосердия…» (из воспоминаний П. Антокольского «Современники», российск. публ. 2007 г.);
Внешне Елизавета Кузьмина-Караваева (1891–1945) – поэтесса, прозаик, публицист Серебряного века. – Е. М.) напоминала нашу курсистку-революционерку того старомодного стиля, отличительной чертой которого было подчеркнутое пренебрежительное отношение к своему костюму, прическе и бытовым стеснительным условиям: виды видавшее темное платье, самодельная шапочка-тюбетейка, кое-как приглаженные волосы, пенсне на черном шнурочке, неизменная папироса (Россия, 1910-е гг.. – Е. М.)… Пострижение Елизаветы Юрьевны в монашество (1931 г.) не вызвало в эмигрантском Париже сенсации – только некоторое удивление, недоумение… Е. Ю. легко стала именоваться матерью Марией, а Елизавету Юрьевну легко и естественно забыли… Гармония спокойной силы в манере себя держать вместо былой несколько суетливой бурности…» (из книги Т. Манухиной «Монахиня Мария», российск. изд. 2007 г.).
Художники, композиторы, музыканты
• «В 1564 году Микеланджело Буонарроти (1475–1564) умер в нищете в возрасте 89 лет… Под старость он стал постепенно носить целыми месяцами сапоги из собачьей кожи на босу ногу, и когда хотел их затем снять, сдирал вместе с ними и кожу. А с чулками он, чтобы не пухли ноги, носил сафьяновые сапожки с застёжками изнутри…» (из сборника В. Степаняна «Интимная жизнь знаменитых людей», Россия, 2005 г.);
• «Из воспоминаний художника Константина Коровина: «Осенью, по приезде в Москву из Останкина, перед окончанием художественного Училища, когда мне было 20 лет (1881 г.), Алексей Саврасов (1830–1897) всё реже и реже стал посещать свою мастерскую в Училище. Мы, ученики его – Мельников, Поярков, Ордынский, Левитан, Несслер, Светославский и я, – с нетерпением ожидали, когда он придёт опять. В Училище говорили, что Саврасов болен. Когда мы собрались в мастерской, приехали из разных мест, то стали показывать друг другу свои летние работы, этюды. Неожиданно, к радости нашей, в мастерскую вошёл Саврасов, но мы все были удивлены: он очень изменился, в лице было что-то тревожное и горькое. Он похудел и поседел, и нас поразила странность его костюма. Одет он был крайне бедно: на ногах его были видны серые шерстяные чулки и опорки вроде каких-то грязных туфель, чёрная блуза повязана ремнём, на шее выглядывала синяя рубашка, на спине был плед, шея повязана красным бантом. Шляпа с большими полями грязная и рваная. «Ну что, – сказал он, как-то странно улыбаясь, – давно я не был у вас. Да, да… давно. Болен я и вообще… И Саврасов как-то рассеянно посмотрел кругом…» (из сборника Т. Кравченко «Русские художники, скульпторы, архитекторы», Россия. 2007 г.);
• «За короткий срок (Париж, Франция, 1906–1908 гг.. – Е. М.) в Амедео Модильяни (1884–1920) произошла какая-то неожиданная, резкая перемена. Удивительно быстро исчез куда-то его элегантный добротный костюм и сменился просто обычно сильно измятым, из тёмно-коричневого вельвета «в рубчик», а вместо крахмальных воротничков появился
• «Во время работы над Девятой симфонией (1824 г.) Людвиг ван Бетховен (1770–1827) совсем одичал и совершенно перестал заботиться о своей внешности. Вот как описывает его современник: «Полы его незастегнутого сюртука (голубого с медными пуговицами) развевались по ветру так же, как и концы белого шейного платка, карманы его были страшно оттопырены и оттянуты, так как они вмещали в себя кроме носового платка записную книжку, толстую тетрадь для разговоров и слуховую трубку… Так он странствовал, немного подавшись туловищем вперёд, высоко подняв голову, не обращая внимания на замечания и насмешки прохожих…» (из очерка И. Давыдова «Л. ван Бетховен, его жизнь и музыкальная деятельность», Россия, 1893 г.);
• «С годами Иоганнес Брамс (1833–1897) перестал следить за своим внешним видом и часто появлялся на улице небритый и с расстёгнутым воротничком, что в конце 19-го века считалось признаком дурного тона…» (из статьи Н. Митина «Болезнь помогла Брамсу сочинить колыбельную», Россия, 2002 г.);
• «О пренебрежении российской пианистки Марии Юдиной (1899–1970) к одежде и быту ходят легенды. Зимой и летом Мария Вениаминовна носила кеды, что приводило в ужас окружающих… Нормальная же сезонная обувь немедленно дарилась. Купленная для неё митрополитом Ленинградским Антонием шуба принадлежала Марии Вениаминовне всего 3 часа. Однажды она явилась на ответственный концерт в домашних меховых тапочках…» (из сборника И. Семашко «100 великих женщин», Россия, 1999 г.);
• «Личные расходы у Анны Голубкиной (1864–1927) – русский скульптор, ставшая известной преимущественно работами в духе импрессионизма и стиля модерн. – Е. М.) были минимальные. Она не замечала, что ест, во что одевается. Костюм всегда состоял из серой юбки, блузы и фартука. В парадных случаях снимался только фартук…» (из предисловия Л. Губиной к сборнику А. Голубкиной «Письма. Несколько слов о ремесле скульптора. Воспоминания современников», СССР, 1983 г.);
• «Чемпионат США 1959 года принёс очередную победу гроссмейстеру Роберту Фишеру (1943–2008). Тогда же Фишер впервые появился в обществе в костюме, белой рубашке и с галстуком – это была крупнейшая сенсация чемпионата. Прежде его видели только в свитере и джинсах. Это гроссмейстер П. Бенко убедил Бобби в необходимости «быть прилично одетым»…» (из книги Е. Мансурова «Загадка Фишера», Россия, 1992 г.).
2. О «змеях Медузы», или «Как одеться, чтобы остаться неузнанным?»
«Многие поэты, – пишет Гораций, – не дают себе труда стричь ногти и брить бороду, ищут уединённых мест, избегают бань».
• «В 18-летнем возрасте Пифагор (6 в. до н. э.) сделался хиппи и напрочь отказался стричься, в то время как другие юноши ходили коротко остриженными. Длинные волосы он носил до конца своих дней и даже в армии…» (из книги Ж. Глюкк «Великие чудаки», Россия, 2009 г.);
• «Иван Крылов (1769–1844) в быту был очень неопрятен. Его растрёпанные, нечесаные волосы, запачканные, мятые рубахи и прочие признаки неряшливости вызывали насмешки у знакомых. Однажды баснописец был приглашён на маскарад. «Как мне следует одеться, чтобы остаться неузнанным?» – спросил он у знакомой дамы. «А вы помойтесь, причешитесь – вот вас никто и не узнает», – ответила та» (из сборника М. Чекурова «Курьёзы истории», Россия, 1938 г.);
• «Во время работы над Девятой симфонией (1824 г.) Людвиг ван Бетховен (1770–1827) совсем одичал и совершенно перестал заботиться о своей внешности. «Его седые волосы висели в беспорядке», – описывает его современник…» (из очерка И. Давыдова «Л. ван Бетховен, его жизнь и музыкальная деятельность», Россия, 1893 г.). «…Волосы, необычайно густые и чёрные, казалось, не знали гребня: они торчали во все стороны – «змеи Медузы»… Карл Черни, мальчиком, в 1801 году, увидев его однажды небритого, с обросшим щетиной лицом, всклоченной гривой, в куртке и панталонах из козьей кожи, решил, что перед ним Робинзон Крузо…» (из эссе Р. Роллана «Жизнь Бетховена, Франция, 1903 г.);
• О последнем десятилетии жизни немецкого поэта-романтика Иоганна Гёльдерлина (1770–1843) рассказывают легенды. «Необходимо было некоторое насилие, чтобы добиться возможности вымыть его или постричь его запущенные длинные ногти…» (из книги П. Зиновьева «Душевные болезни в картинах и образах: Психозы, их сущность и формы проявления», СССР, 1927 г.);
• «Последний раз я видел Оноре де Бальзака (1799–1850) в 1848 году в редакции «Эвенман» (Париж, Франция), где я тогда состоял на службе… Он был одет со своего рода совершенством по части дурного вкуса. Его редингот был ядовито-зелёного цвета. Красный скрученный, как верёвка, галстук, поношенная шляпа и длинные волосы придавали ему вид провинциального комедианта… Чувствовал ли он уже первые признаки болезни, которая должна была унести его в могилу 2 года спустя (из книги Ш. Монселе «Маленькие литературные мемуары», Франция, 1885 г.);