Благословение и проклятие инстинкта творчества

Мансуров Евгений Александрович

• «Жил, как и мыслил, Владимир Соловьёв (1853–1900) – русский религиозный философ, поэт и публицист. – Е. М.) весьма своеобразно: ему ничего не стоило раздать все свои вещи до предметов одежды включительно, а потом носить фрак с бурыми пиджачными брюками или наоборот…» (из статьи В. Величко «Владимир Соловьёв: Жизнь и творение», СССР, 1991 г.). «…По забывчивости он даже выходил на улицу в красном одеяле, которым укрывался ночью…» (из книги А. Лосева «Владимир Соловьёв и его время», СССР, 1990 г.);

• «Оскар Уайльд (1854–1900), ещё до того как стать законодателем моды, ходил в коротких штанах, бархатном берете с лилией или подсолнечником в петлице. Так, по его мнению, должен был одеваться истинный поэт в серой повседневности викторианской эпохи» (из книги Я. Парандовского «Алхимия слова», Польша, 1951 г.);

• «Когда зимой Лев Лопатин (855 – 1920; философ, председатель Московского психологического общества (с 1899 г.). –

Е. М.) входил в переднюю, то из-под высокой барашковой шапки были видны одни глаза, так он был весь обмотан длинным вязанным серым шарфом, который потом без конца разматывался. Я помню, как в самом разгаре лета, в жару, в июле Лев Михайлович приезжал к нам в Михайловское в больших зимних калошах…» (из книги М. Морозовой «Мои воспоминания», российск. публ. 2007 г.). Быть может, так перефразируя О. Уайльда, должен одеваться «истинный философ»?;

• «Поэт Константин Бальмонт (1867–1942) любил носить на платье цветы. Не потому, что следовал моде, в подражание Оскару Уайльду или кому другому. Он прикалывал себе цветок в петлицу, не только когда выходил куда-нибудь на парадный обед, собрание, на своё выступление, но когда был и дома один, в деревне, где его никто не видел… В комнате у него всегда стояли живые цветы, подношения дам, самые разнообразные. Иногда большой букет, иногда один цветок…» (из книги Е. Андреевой-Бальмонт «Воспоминания», российск. публ. 1997 г.);

• «В первой половине 1890-х годов многие москвичи обращали внимание на молодого, красивого человека, одетого по-кавказски – в чёрной бурке и барашковой шапке, разгуливавшего по Тверской улице и Тверскому бульвару с хлыстом в руках, – это был поэт-декадент Александр Емельянов-Коханский (1871–1936). В 1895 году появилась его книга стихов «Обнажённые нервы». Книга для оригинальности была отпечатана на розовой бумаге и с необыкновенным портретом автора: он изображён Демоном – в плаще и латах, с огромными крыльями. Книга, должно быть тоже для курьёза, была посвящена «Самому себе и египетской царице Клеопатре». В предисловии издатель А. С. Чернов говорит: «Осмелюсь думать, что угодим всем, в особенности «перлам земли», приложив портрет и автограф первого смелого русского декадента». Автор же в своём предисловии к книге говорит: «За содержание, я думаю, меня никто не будет упрекать, кроме наших либералов, стоящих на страже куриной и петушиной нравственности…» Автор книги «Обнажённые нервы» задумал выпустить и вторую книгу своих стихов, насколько помнится, под названием «Песни мертвеца», предполагая приложить к книге свой новый портрет в виде скелета, но встретились цензурные недоразумения, и книга не появилась в свет» (из книги И. Белоусова «Ушедшая Москва. Воспоминания», Россия, 2002 г.). «…Дурака валял Емельянов-Коханский совсем не так уж плохо, как это может показаться сначала. Мне думается, что он имел на начинающего Брюсова значительное влияние…» (из Дневников И. Бунина, российск. изд. 2000 г.);

• «Максимилиан Волошин (1877–1932) был невысокий плотный, с гривой тёмных вьющихся волос; борода и усы делали его похожим на льва… Он носил бархатную блузу и большой мягкий бант вместо галстука. Дома он одевался в греческую тунику и сандалии и, чтобы кудри не рассыпались повязывал bandeau… Человек утончённый и образованный, он был философом, интересовался Индией и индуизмом…» (из Воспоминаний Маревны) М. Воробьевой-Стебельской «Моя жизнь с художниками «Улья», российск. изд. 2004 г.);

• «Гийом Аполлинер (1880–1918) носил серо-голубой жилет с металлическими пуговицами, уверяя, что это форма голландской Ганзы, но не объясняя при этом, почему считаем нужным носить эту форму…» (из книги Я. Парандовского «Алхимия слова», Польша, 1951 г.);

• «В Алексее Толстом (1882/83 – 1945) чувствуется и первобытный человек, и древняя Россия… Плотный, крутоплечий, породистый, выхоленный и расчёсанный, как премированный экземпляр животноводческой выставки. В спадающей на уши парикообразной причёске, в модном в те годы цветном жилете и в каких-то особенного фасона больших воротничках – сознательное сочетание старинного портрета и модного дендизма…» (из воспоминаний Ф. Степуна «Бывшее и несбывшееся», Россия, 2001 г.). «…Большой, толстый, длинные волосы на косой пробор (могли бы быть покороче). Одет вообще с «нынешней» претенциозностью – серый короткий жилет, отложной воротник, «как у ребёнка», с длиннейшими острыми концами, смокинг с круглой фалдой, которая смешно топорщится на его необъятном заду… Совсем «добрый малый» (из Дневника Р. Хин-Гольдовской, Россия, 8 января 1913 г.);

• «В ту пору (Петербург, 1903–1904 гг.. – Е. М.) Николай Гумилёв (1886–1921) был учеником Царскосельской Николаевской гимназии… Он уже кончал гимназию, имел вполне «взрослое» обличье, носил усики, франтил…» (из воспоминаний Э. Голлербаха «Встречи и впечатления», российск. изд. 1998 г.). «Семиклассник Коля Гумилёв являл собой довольно заметную фигуру, о нем ходило немало забавных рассказов. Высокого роста, довольно нескладный юноша… Одевался он несколько франтовато (в узаконенных пределах гимназической формы, разумеется), носил фуражку с преувеличенно широкими полями и изящно уменьшенным серебряным значком,

брюки со тщательно отутюженной складкой и какие-то особые остроносые ботинки» (из Воспоминаний В. Рождественского, российск. изд. 1994 г.). «…Юноша был тонок, строен, в элегантном университетском сюртуке с очень высоким тёмно-синим воротником (тогдашняя мода) и причёсан на пробор тщательно. Но лицо его благообразием не отличалось…» (из сборника С. Маковского «Портреты современников: На Парнасе «Серебряного века», российск. изд. 2000 г.). «…B Гумилеве было что-то павлинье: напыщенность, важность, неповоротливость…» (из Воспоминаний А. Толстого, российск. изд. 2004 г.). «…В тот период, когда я задумала написать его портрет, он носил небольшие, очень украшавшие его усы. Бритое лицо по-моему, ему не шло…» (из Воспоминаний О. Делла-Вос-Кардовской, сов. изд. 1988 г.). «Гумилев шел не сгибаясь… Стриженная под машинку голова, большой, точно вырезанный из картона нос, как сталь холодные, немного косые глаза… Одет он был тоже странно: чёрный долгополый сюртук, как-то особенно скроенный, и ярко-оранжевый галстук. Внешность Гумилёва показалась мне тогда (1910-е гг.. – Е. М.) необычайной до уродства. Он действительно был некрасив и экстравагантной (потом он её бросил) манерой одеваться – некрасивость свою ещё подчёркивал» (из Воспоминаний Г. Иванова, российск. изд. 2004 г.). «… При этом вся фигура его выражала чувство собственного достоинства. Он ходил маленькими, но редкими шагами, плавно, как верблюд, покачивая на ходу головой…» (из Воспоминаний В. Карамзина, сов. изд. 1991 г.). «Впоследствии я как-то слышал от него такое ироническое замечание: «Вероятно, я похож на верблюда – царя пустыни». И в этом несомненно была крупица правды…» (из Воспоминаний В. Рождественского, российск. изд. 1994 г.). «Зимой (Петроград, начало 1920-х гг.. – Е. М.) он имел несколько экзотический вид, так как носил вывезенную с севера оленью доху, подол которой был разукрашен орнаментом…» (из Воспоминаний Э. Голлербаха, российск. изд 2009 г.). «В начале 1921 года… Гумилёв уже окончательно расстался со своей военной формой, которую ещё носил после войны, и одевался в простой костюм, косоворотку и кепку, заломленную назад» (из статьи Л. Горнунга «Неизвестный портрет Н. С. Гумилева», СССР, 1988 г.). «…Пожалуй, его можно было принять за прусского лейтенанта, переодетого в штатское (Петроград, начало 1920-х гг.. – Е. М.). Одевался он опрятно, но без подчёркнутой элегантности, носил почти всегда один и тот же чёрный, уже слегка потёртый пиджачный костюм с чёрным галстуком…» (из Воспоминаний Э. Голлербаха, российск. изд. 2009 г.);

• «Николай Гумилев (1886–1921) даже в каком-то меховом костюме лопаря или самоеда кажется одетым, как все… А Александр Блок (1880–1921)… как бы хорошо ни был он одет, – хочешь видеть его одетым иначе, не так как все… Блок требует одеяний необычных…» (из очерка М. Горького «А. А. Блок», СССР, 1923 г.);

• «Александр Блок (1880–1921) был хорошего среднего роста (не менее 8-ми вершков) и, стоя один в своем красивом с высоким темно-синим воротником сюртуке с очень стройной талией, благодаря прекрасной осанке и, может быть, каким-нибудь ещё неуловимым чертам, вроде вьющихся «по-эллински» волос, производил впечатление… «юного бога Аполлона»…» (из Воспоминаний В. Пяста, сов. изд. 1980 г.). «Я увидел Блока в первый раз в 907 году… У него были зеленовато-серые, ясные глаза, вьющиеся волосы. Его голова напоминала античное изваяние. Он был очень красив, несколько надменен, холоден. Он носил тогда чёрный, застегнутый сюртук, черный галстук, черную шляпу. Это было время колдовства и тайны Снежной Маски…» (из статьи А. Толстого «Нисхождение и преображение», Германия, 1922 г.);

• «На белом одутловатом лице Александра Тинякова (1886–1934) – поэт «Серебряного века», Россия, конец 19-го – начало 20-го вв.. – Е. М.) как-то сами по себе бегали пронзительные, бесцветные глазки – бровей над ними не было. Какой-нибудь красный или оранжевый бант криво поддерживал расползающийся на его шее несвежий воротничок. В январе его можно было встретить в пиджаке, в мае он вдруг надевал шубу. Многие останавливались и глядели ему вслед, когда он грузно переваливался по Невскому, толкая прохожих, не обращая ни на что внимания, бормоча стихи или читая на ходу одну из бесчисленных книг, которыми были всегда: набита его карманы… Странный был человек» (из сборника Г. Иванова «Мемуарная проза», российск. изд. 2001 г.);

• «Поэзия Владимира Нарбута (1888–1938) в основном была грубо материальной, вещественной, нарочито корявой, немузыкальной, временами даже косноязычной… И его наружность была так же необычна… С отрубленной кистью левой руки, культяпку которой он тщательно прятал в глубине пустого рукава, с перебитым во время гражданской войны коленным суставом, что делало его походку странно качающейся, судорожной, несколько заикающийся от контузии, высокий, казавшийся костлявым, с наголо обритой головой хунхуза, в громадной лохматой папахе, похожей на чёрную хризантему, чем-то напоминающий не то смертельно раненного гладиатора, не то падшего ангела с прекрасным демоническим лицом…» (из воспоминаний В. Катаева «Алмазный мой венец», СССР, 1975–1977 гг.);