Благословение небес (История любви леди Элизабет)
Шрифт:
— Ты хотел сказать «воровали»?! — тоже закричала она, дрожа от ярости. — Не лги мне, хватит. А шахты, шахты, о которых ты говорил, — черные подземные тоннели?
— Я работал в шахте несколько месяцев, — оскалился Роберт, угрожающе надвигаясь на нее.
Элизабет схватилась за ридикюль и отступила назад, но он вцепился ей в плечи и резко встряхнул.
— Я видел страшные вещи, я сам совершал немыслимые поступки — и все это произошло только потому, что я попытался вступиться за твою честь, а ты тем временем, пока я варился в аду, вела себя как последняя шлюха с этим сукиным сыном!
Элизабет
— Когда же я наконец вернулся, то узнал из газет, как чудесно жила моя маленькая сестренка, посещая светские рауты, пока я гнил на плантациях сахарного тростника…
— Твоя маленькая сестренка, — воскликнула Элизабет, — продала все, что только можно, чтобы расплатиться с твоими долгами, черт тебя подери! И если бы ты высунул нос до того, как я распродала все, что было в Хэвенхёрсте, то тут же угодил бы в долговую тюрьму! — Ее начала охватывать паника. — Роберт, пожалуйста, — заговорила она, сглатывая слезы и вглядываясь ищущим взглядом в его безжалостное лицо. — Пожалуйста. Ты же мой брат. И частично то, что ты говоришь, — правда. Потому что я действительно в какой-то степени явилась причиной того, что случилось с тобой. Я, а не Ян. Если бы он и в самом деле был жестоким человеком, то обошелся бы с тобой гораздо хуже. Он мог бы сдать тебя властям. Большинство людей так и поступили бы на его месте, и тогда ты провел бы остаток жизни за решеткой.
Роберт еще крепче сдавил ее плечи и упрямо выдвинул вперед подбородок.
Элизабет больше не могла сдерживать слезы, как не могла ненавидеть Роберта за то, что тот хотел сделать с Яном. Она приложила руку к его впалой щеке, глядя на него глазами, полными слез.
— Роберт, — с болью в голосе проговорила она, — я люблю тебя. Думаю, и ты меня любишь. И если ты собираешься удержать меня здесь силой, боюсь, что для этого тебе придется убить меня.
Он отпихнул ее, словно прикосновение к ее коже жгло ему руки, и Элизабет опустилась на кровать, все еще сжимая в руках раскрытый ридикюль. С горечью в сердце от осознания пережитых им страданий Элизабет смотрела, как он мечется по комнате, словно загнанный, зверь. Потом выложила деньги на кровать и отсчитала себе столько, сколько было необходимо на дорогу.
— Бобби, — тихо позвала она. Его плечи напряглись, когда он услышал свое уменьшительное имя, которым она называла его в детстве. — Подойди сюда, пожалуйста.
Элизабет видела, как он борется с собой, продолжая метаться по комнате, потом он вдруг стремительно подошел к кровати и встал перед ней.
— Здесь — целое состояние, — сказала она все тем же печальным мягким голосом. — Эти деньги — твои. Возьми их и поезжай, куда хочешь, Бобби. — Она дотронулась до его рукава и прошептала, вглядываясь в его лицо. — Все позади. Мщения больше не будет. Возьми эти деньги и садись на первый же корабль.
Он хотел что-то сказать, но она быстро замотала головой.
— Только не говори мне, куда поедешь, если ты собирался сказать именно это. Меня будут спрашивать о тебе, и если ты будешь знать, что мне неизвестно, где ты находишься, ты будешь чувствовать себя в безопасности — и от меня, и от Яна, и от английских законов.
Она видела, как он сглатывает слезы, уставившись несчастными глазами
— Через полгода, — продолжила она уже быстрее, — я внесу дополнительную сумму в любой банк, который ты мне назовешь. Дай объявление в «Таймс» для Элизабет… Дункан, — быстро придумала она, — и я положу деньги на имя, которое ты укажешь в объявлении.
Он не двигался, и она крепче сжала свой ридикюль.
— Бобби, нужно решать сейчас. У нас слишком мало времени. С минуту Роберт не мог говорить, потом вздохнул, и черты его лица разгладились.
— У тебя всегда было самое нежное сердце в мире, — сказал он кротким голосом, с любовью глядя в ее прекрасное лицо. Затем, не говоря ни слова, взял чемодан, побросал туда свои вещи и сгреб с кровати деньги.
Элизабет сморгнула слезы.
— Не забудь, — охрипшим голосом прошептала она, — Элизабет Дункан.
У двери он задержался и оглянулся на нее.
— Этого достаточно. — Одно долгое мгновение брат и сестра смотрели друг на друга, зная, что видятся в последний раз, потом его губы дрогнули в горькой улыбке. — До свидания, Бесс.
Элизабет видела, как он прошел мимо окна и начал спускаться по тропинке, ведущей к морю, и только тогда она позволила себе расслабиться. Она упала на кровать, и слезы ручьями покатились по ее бледным щекам, и слезы горечи смешивались со слезами облегчения, но плакала она только о нем — не о себе.
Потому что в ее ридикюле был пистолет.
С той минуты, как Элизабет поняла, что Роберт может не отпустить ее, она была готова направить на него пистолет.
Глава 35
Элизабет добралась из Хелмшида до Лондона за два с половиной дня, хотя обычно такой путь занимал не меньше четырех суток. Не считаясь с ценой и опасностью, она платила сумасшедшие деньги за то, чтобы ее везли ночью, спала прямо в карете и останавливалась только затем, чтобы сменить лошадей, переодеться и наспех перехватить чего-нибудь поесть. Где бы она ни останавливалась, все — от мальчишек-разносчиков до официанток — только и говорили, что о суде над Яном Торнтоном, маркизом Кенсингтонским.
Мили оставались позади, день переходил в черную ночь, за которой начинался серый рассвет, и все повторялось снова, а Элизабет прислушивалась к стуку лошадиных копыт и к стуку своего насмерть перепуганного сердца.
В десять часов утра, через шесть дней после начала суда над Яном, запыленная карета остановилась перед лондонским домом вдовствующей герцогини Хостонской, и Элизабет спрыгнула на землю, не дожидаясь, когда ей опустят ступеньки, подхватила юбки, взбежала на крыльцо и заколотила в дверь.
— Господи, что там такое, — состроила гримасу герцогиня, прекращая беспокойную ходьбу по холлу и недовольно глядя на громыхающую дверь.
Дворецкий отворил ее, и мимо него промчалась Элизабет.
— Ваша светлость! — тяжело дыша, начала она. — Я…
— Вы! — холодно произнесла герцогиня, глядя на растрепанную женщину в пропыленном платье, которая бросила мужа, причинив ему столько боли и тревог, и вот теперь явилась перед ней, похожая на пыльную швабру, как раз тогда, когда было уже слишком поздно.