Благословенное дитя
Шрифт:
Мышцы в материнском теле настолько ослабели, что она не могла ни кивнуть, ни покачать головой, ни улыбнуться. Могла лишь шевелить указательным пальцем — этого было достаточно, чтобы набирать на клавиатуре слова. «Не знаю, — написала она и посмотрела на Лауру, — спроси Исака. Он скажет. Я устала». Теперь, когда ее общение сводилось к нескольким написанным словам, взгляд ее стал более пронзительным. В тот момент Лаура подумала, что мать хранит какую-то тайну, знает ответы на тысячу вопросов, но потом она
Когда Роза умерла, Лаура обмыла тело матери и обрядила ее. Она одела Розу в мягкое цветастое платье, которое та носила многие годы, и синие тряпичные туфли, которые Роза надевала летом. У матери были и красивые туфли на высоком каблуке, но Лаура с Исаком посчитали, что она не сможет лежать в могиле в таких туфлях. Лаура расчесала матери волосы и заплела их в косу, как заплетала свои волосы. Ответы на тысячу вопросов. Лаура внимательно посмотрела на материнское лицо. Отыскав в сумочке помаду, размазала ее по сухим щекам Розы. Вот так! Немного отойдя назад, она поглядела, что получилось. Цветастое платье, синие туфли, длинная коса, румяные щеки. Исак может входить — Роза готова.
Развернувшись, Лаура пошла домой. Она оставит сумку на колесиках и захватит детскую коляску. Еспер терпеть не может идти из садика пешком, во всяком случае, в такой холод и снегопад. Ну не получился вкусный ужин — ерунда! Закажут пиццу. Она украсит пиццу помидорами, а себе и дочери вплетет в волосы тюльпаны. А потом все усядутся на кровать и будут смотреть телевизор. Она обнимет Ларса-Эйвинда, Юлию и Еспера — руки у Лауры длинные, их на всех хватит! Сидя на кровати, они будут есть пиццу и смотреть телевизор, а если детям захочется, они могут всю ночь спать в родительской кровати, даже могут лечь валетом.
— Молли, это ты?
Лаура прошла по дорожке мимо плаката. ЗДЕСЬ ДЕТИ! Она свернула направо. Ну вот, почти дома. ЕСТЬ ДЕТИ! Лаура прижала к уху мобильник. Когда она вышла замуж за Ларса-Эйвинда и переехала из Стокгольма в Осло, то сначала думала, что они с Молли будут часто видеться. Однако ничего из этого не вышло. Иногда они встречались втроем — Эрика, Лаура и Молли, болтали и обещали друг дружке, что теперь будут видеться чаще. Как ни крути — все же они сестры.
— Молли, это ты!
Молли засмеялась.
— Я понимаю, мы уже полгода не разговаривали, поэтому я тебе сразу скажу, зачем звоню, а ты подумай немного и перезвони мне, ладно?
— Что ты хочешь сказать? — спросила Молли.
— Эрика сейчас едет на Хаммарсё в гости к папе, — сказала Лаура.
— К папе? — переспросила Молли.
— Ну да, к папе. К Исаку! Он уже очень старый.
— Да, старый. Но я с ним последний раз разговаривала много лет назад.
— Верно, — сказала Лаура, — поэтому мы с Эрикой решили, что было бы неплохо, если мы все к нему съездим на несколько дней.
— На Хаммарсё? —
— Да, на Хаммарсё, — ответила Лаура. — Он посмотрит на нас, а мы посмотрим на него. Понимаешь, о чем я?
— В последний раз я ездила на Хаммарсё, когда мне было… Сколько же мне было? Пять лет, кажется.
— Тебе было пять лет.
— Ты хочешь сказать, что ехать надо прямо сейчас? — спросила Молли.
— Да сейчас! И побыстрее! — ответила Лаура. — Я выезжаю завтра с утра. Эрика уже в дороге, но отправилась кружным путем, через Сунне. Я поеду рано утром. Давай со мной.
— Но я не могу! У меня через неделю в театре начинаются репетиции… Я не могу вот так взять и все бросить… В моей жизни не осталось места для Исака.
— Я тоже сначала решила не ездить, — перебила ее Лаура, — но сейчас я точно знаю, что поеду.
— По-вашему, он умрет? Папа заболел?
— Нет, Молли, по-нашему, не умрет. Конечно, он старый, но ничем не болен. Сам он, правда, говорит, что скоро умрет, но он твердит об этом последние двенадцать лет.
— Мне часто кажется, что смерть стала бы для него избавлением, — сказала Молли.
— Это почему?
— Не знаю. Просто мне так кажется.
Когда мать Молли, Руфь, умерла, девочке было всего восемь лет. Пятнадцатилетняя Лаура проходила мимо приоткрытой двери на кухню в их квартире в Стокгольме и подслушала, как Роза с Исаком обсуждают, нужно ли забрать Молли к себе. Все же она дочь Исака.
Шепот.
— Ты вечно в Лунде, — говорила Роза, — я здесь одна и в одиночку воспитываю Лауру, а теперь ты хочешь повесить мне на шею еще и этого кукушонка?!
— Нет, — ответил Исак, — не хочу. Ее может взять мать Руфи. Она живет в Осло. Так будет лучше всего.
Лаура и Молли не общались много лет. Они росли по отдельности. Лаура стала учительницей, а Молли поступила в театральное училище Осло и получила диплом режиссера.
— Она что, не могла получить нормальное образование и найти достойную работу? — ворчал Исак.
Лаура с Эрикой защищали младшую — они говорили, что Исаку стоило бы гордиться Молли. Что Молли очень способная. И что все называют ее талантливым человеком.
Однако Лаура и Молли на какое-то время потеряли друг дружку из вида. Между ними воцарилась тишина.
Молли! Ты прижималась ко мне, лежа на узкой кроватке в темной комнате, на острове, о котором мы думали, что он вечно будет нашим островом. Прижавшись друг к дружке, мы прислушивались к голосу Исака, доносившемуся из соседней комнаты. Он сидел на кровати Эрики и пытался ее успокоить. Была ночь, но никто в доме не спал. В ту ночь ни один человек не спал. В ту ужасную ночь никто не смог уснуть, ты знаешь почему, и я сказала, что тебе придется забыть все увиденное. И тогда — ты помнишь, Молли? — Исак запел! Он пел для Эрики, которая лежала в соседней комнате на кровати и плакала. Его голос был низким и грохочущим. И ты посмотрела на меня, улыбнулась своей прекрасной улыбкой и сказала: «Бум! Бум! Бум!»