Благословенный. Книга 4
Шрифт:
— Что же, — задумчиво произнёс сэр Томас, — пожалуй, вы правы, Перси. Давайте остановимся и поищем этого бедолагу. Надеюсь, ещё не поздно…. А эти — он в последний раз бросил взгляд вперёд, где в вечерней туманной дымке растворялся проклятый клипер — эти ещё нам попадутся, поверьте, парни, ведь моя удача всё ещё со мной… И тогда им не помогут все эти фокусы!
* констапель — артиллерийский офицер.
** брасопить реи — разворачивать парус по горизонту.
***брюк — канат, стопорящий орудие при откате.
Глава 2
Зима в этом году выдалась поздней. Декабрь 1797 года, начинавшийся лёгкими позёмками, лишь к середине
Сегодня лучшая половина Петербурга собралась в фамильном особняке княгини Голицыной на Малой Морской. Гостеприимный дом этот, скорее похожий на полноценный дворец, знали решительно все — салон Голицыных не первый год блистал в свете, задавая тон общественному мнению сливок общества Империи. Раут был в разгаре: сам Михаил Михайлович рубился с гостями в баккара, а в тем временем салоне царствовала его супруга — Анна Александровна Голицына.
Разговоры вертелись вокруг самых разнообразных предметов, благо тем для разговоров усилиями Правительства и Двора было превеликое множество.
— Господа вы представляете, что выкинули на днях мои белоколпевские крестьяне? — с неподдельной обидою рассказывал князь Шаховской. — Я предложил им платить 3700 рублей за всё поместье — столько в среднем я и получал с него в прежние времена; так они упёрлись, и ни в какую — говорят: 1200, и ни целковым более! И рожи ещё наглые такие: стоят, улыбаются! Каковы мерзавцы, не правда ли? Так хотелось накормить их берёзовой кашей, я уж и конюхов кликнул, да вовремя опомнился…
— А жаль; право же, стоило попотчевать напоследок — заметил статский советник Штейн, с показным сочувствием слушавший излияния князя. — Ну так, и что, Пётр Иванович, воспоследовало далее?
— Дальше я, понятное дело, отказал; так они теперь грозят, что съедут на южные земли, в Новороссию! Нет, ну каково, а? В ту самую Тавриду, которую я же и отвоёвывал! А они теперь грозят туда сбежать! Каково, а?
— Не сбежать, Иван Алексеевич, именно что не сбежать, а переселиться на законных основаниях, с получением вспомоществования от Экспедиции колонизации и тридцати десятин от Императорского земельного фонда! Вот что во всём этом самое-то ужасное! — со значением произнёс барон Эртель, державший в это время банк.
Все на мгновение замолчали: намёк был слишком прозрачен.
— Ставок больше нет, господа! — в тишине заявил барон, и все начали вскрываться. Раздались смешки и шутки выигравших и вздохи сожаления проигравших. Конечно, приличные люди никогда не демонстрируют своего огорчения от проигрыша, но теперь финансовые дела были настолько скверны, причём решительно у всех, что сожалеть о проигранных деньгах уже перестало считаться дурным тоном.
— А ещё вербовщики бродят! — продолжал князь, хотя слушали его больше из сочувствия и вежливости: всем и так всё было известно. — Соблазняют крестьян бросить деревню и ехать в Петербург, в портовые работники, на заводы или на стройки. Обещают золотые горы, — мол, и квартиру дадим, и подъёмные, да и жалование обещают чуть не пятнадцать целковых. Понятно, народ их слушает, бросает свои избы да и вострит лыжи в Питер. Ну уж а там оказывается, что квартира есть смрадный барак, а обещанных денег с петербургскими ценами не хватает и на самую скромную жизнь. Да только мало кто возвращается: всё одно столичная публика нашего сиволапого вокруг пальца обведёт! Кого на корабль сманят, до Китая и обратно, а кто и на рудники…
— Конечно! Теперь кумпанства открывают все, кому не лень; а работников-то нет! Ну и приказчики рыщут везде, подыскивая людей. Иной раз такие деньги предлагают, что я бы сам, пожалуй, не отказался бы от этакой службы! — заметил юный красавец Рибопьер.
— Да, господа,
Услышав про бегство приказчика, вдруг встрепенулся граф Ливен.
— Господа, кстати о побегах: не знаете, правдивы ли слухи, что в Уральских горах нынче начали добывать какие-то страшные пуды золота? У меня две деревни в полном составе снялось с места и туда переехало! Александр Сергеевич — позвал он вошедшего графа Строганова — сие ваша епархия, вам и отвечать!
Граф слухи подтвердил.
— Врать не буду, ибо сам на Урале не был уже много лет, но слышал от приказчика тагильских заводов, Никанора Кузьмича, что сие есть истинная правда! Да только все доходы забирает себе казна, а промышленникам от того изобилия достаются лишь потери работников, что бегут с их заводов на золотые прииски! Наше семейство потеряло
— Да, рабочие же теперь все как один — вольные. То часы работы хотят снизить, а жалование оставить, как есть, то тёплые бараки, то отпуска… А плавку налогом обложили — с пуда меди два целковых вынь да положь!
— Право слово, господа, с начала нового царствования все дела приняли какой-то неправильный оборот! В иные времена господа гвардейцы такого не стали бы терпеть!
— Тсссс!!! — зашипел кто-то из игроков. — Вы что, господа? Не слышали про «Экспедицию общественной безопасности»?
— Ах, оставьте, — легкомысленно отвечал князь Голицын, — тут все свои! Да только, говори, не говори, а проку с этого мало. Прошли те времена… Ныне полки господина Суворова, превращённые императором Александром в новых преторианцев, не дают никаких возможностей изменить ход дел! Ни сам граф, ни его люди ничего и слышать не желают! Вы заметили — почти все командиры полков заменены теперь суворовскими креатурами, в большинстве своём из мелких дворян, или совсем не имеющих душ, или владеющих 20–30 мужиками, так что жалование у них — главный доход. И все они горою стоят за генерал-фельдмаршала; про нижних чинов нечего и говорить. А Суворов готов петухом орать, лишь бы у его дочери всё было благополучно: чаю, ежели издадут теперь указ, что с благородного дворянства велено сдирать теперь шкуру — граф Рымникский первый скинет камзол для примеру, и поведёт офицеров своих на живодёрню!
— Но, право же, дела так больше идти не могут! Есть ли какая надежда? — у всех сразу и ни у кого конкретно вопрошал князь Пётр Васильевич Лопухин. Хозяин дома попытался его успокоить:
— Скажу так: все упования свои обращаю я на графа Воронцова! Александр Романович очень благоразумный и мудрый вельможа! Он ныне председательствующий Непременным Советом и глава Коммерц-коллегии. Уверен, он не даст злу зайти лишком далеко!
— На этот предмет однажды я имел разговор с графом, господа. Александр Романович раскрыл мне тайну: оказалось, будучи ещё наследником, император Александр, опасаясь революции на французский манер, говорил с ним о желании прекратить сложившиеся в России отношения крестьянства и дворян. Граф Воронцов никак не смог отвратить цесаревича от сего гибельного намерения; с трудом убедил он его не нарушать хотя бы священных прав дворянства на землю! Притом, однако же, под влиянием графа цесаревич обещал дать полные правительственные прерогативы российскому Сенату, что могло бы смягчить зло: Сенат, полный опытнейших вельмож прежнего царствования, осторожными и мудрыми шагами мог бы исправить последствия неуравновешенной, нервической деятельности нашего молодого, увлекающегося монарха. Однако же, время идёт, а государь не торопится исполнять обещания; то и дело он придирается к разного рода мелочам в законодательном проекте Александра Романовича!