Благословенный. Книга 4
Шрифт:
В общем, салонов в Петербурге было много, и за всеми велось наблюдение. Говорили там всякое, в основном — не самое лестное для молодого императора и его семьи. Особое возмущение света вызывала история бракосочетания великой княжны Александры и бригадира Бонапарта. Все разом вспомнили, какое участие в судьбе юной Александрин принимала покойная императрица; сколь сильно желала она воссоединения своей юной внучки с обаятельным и романтичным шведским наследником престола. А теперь, получается, новый император цинично презрел наследие своей августейшей бабки, позволив окрутить
Мне, правда, удалось немного «подстелить соломку», свалив всё на Ростопчина. Теоретически, Александрин находилась под его присмотром, и вся вина в наибольшей степени падала на его голову. Но увы, — все светские люди понимали: не будь на то моей монаршей воли, никакого брака русской великой княжны и корсиканского дикаря не было бы и в помине! Ну а мое благоволение Николаю Карловичу всегда было секретом Полишинеля.
— Так что же говорят в других салонах? — вновь спросил я у Антона Антоновича.
— К сожалению, Александр Павлович, (моё имя и отчество Скалон до сих пор выговаривал с некоторым опасением, будто ступая на тонкий лёд. Непривычно человеку осьмнадцатого века быть запанибрата с собственным императором!), сведения из других салонов у нас очень обрывочны и скудны!
— Отчего же?
— Информаторы, увы, не справляются с обязанностями. В доме Голицыных нами завербован кофешенк-француз; он слышит и докладывает решительно всё. В протчих салонах мы имеем осведомителей лишь средь нашей прислуги: а они иностранных языков не разумеют. Из-за этого большая часть сведений проходит помимо нас!
— А «благородные» так-таки отказываются с вами сотрудничать?
— Увы. Ремесло сие почитается низким и недостойным дворянского звания! Потому пробавляемся мы лишь прислугою…
Я задумался. Это проблема. Это проблема! Слуги далеко не всё слышат… и, что ещё важнее, не всё понимают из услышанного. Дело тут даже не в знании французского — в конце концов, иностранному языку можно и научить. Но иногда полунамёки, оттенки сказанного — вот что имеет значение; а понять их может только выходец из того круга лиц, что ведут разговор… Нда. Проблема!
Как же тут поступить…
И тут мне вспомнилась дерзкая дамочка, что сыграла когда-то столь важную роль в моей судьбе. Бинго!
— Послушайте-ка, Антон Антонович! — в возбуждении заговорил я. — Решение находится прямо у нас перед глазами! Дворяне считают ниже своего достоинства информировать государя о действительном положении дел в обществе — пускай; раз уж такова их причуда, будем её уважать. Но зато есть же д а м ы!
На малоэмоциональном, всегда сохраняющем одно и то же выражение лице Скалона мелькнуло недоумение.
— Вы полагаете, ва… Александр Павлович, что женскай пол пригоден для такого рода употребления?
— А вы сомневаетесь?
— Ну… — полковник, принуждённый изрекать банальности, кажется, чувствовал себя не в своей тарелке, — известное легкомыслие и отсутствие систематичности в мышлении делают дам малопригодными для….
— Пустое! Вы были знакомы с государыней Екатериной?
— Но это выдающиеся женщины, далеко поднявшиеся над уровнем своего пола! — скептически заметил Антон Антонович. — Такие родятся раз в сто лет!
— Да, но нам и не нужно ничего столь же сложного, как те задачи и затруднения, что вставали пред этими героинями! Всего лишь пересказать разговор — неужели вы думаете, что средняя женщина не справится с таким? Конечно, иные из них настолько ограниченны, что неспособны и на такую малость; но, право же, в свете несложно будет найти вполне исполнительную даму, достаточно умную, чтобы понять смысл разговора, даже иносказательного, и притом не столь щепетильную, как наши молодые дворяне. Женщины в чём-то честнее и проще, чем мы; они имеют трезвый взгляд на мир и на людей. А ещё я посоветовал бы поискать среди французских эмигрантов…
— Увы, Александр Павлович! — Скалон так решительно замотал головой, что я на секунду опешил. — Эти господа ревностно блюдут свою честь!
— Виконты и маркизы — да. Но среди них немало и людей простого звания, не столь щепетильных; между тем, везде в Петербурге их прекрасно принимают. А если вспомнить, сколь плохи у многих из них денежные обстоятельства…. В общем, тут есть над чем поработать. И самым удачным сочетанием я полагаю тот случай, когда объект отвечает обоим обозначенным мной признакам!
— То есть? — не понял Антон Антонович.
— Эмигрант — дама. Вот что надобно искать! Особенно балерины и актрисы!
Скалон выпятил губы, раздумывая над моими словами. Я знал, на какой предмет сейчас обратились его мысли.
Затем мы обсудили еще несколько важных, но второстепенных вопросов, и Антон Антонович собрался уже откланяться, как вдруг, смешавшись, и даже вроде бы покраснев, произнёс:
— Александр Павлович, прошу простить великодушно, но… право же, зря вы с Натальей Александровной ведёте столь закрытую жизнь! Траур по в бозе усопшей государыне давно кончен; так пусть ваш Двор вновь станет светочем нашего общества!
Нда, полковник прав. Надо возобновить светскую жизнь. Ведь весь свет Петербурга, по сути своей, ни что иное, как отражение Двора! При государыне Екатерине всякий разговор, — да что там, можно сказать, почти всякая фраза, — кончались всегда новостями, касающимися происходящего во дворце. Что там сказали? Что там сделали? Что думают делать? Вся жизненная импульсия шла оттуда, и теперь «свет» ощущает сильнейший недостаток сведений. Конечно, последние несколько месяцев мне было не до того: дел было столько, что не продохнуть, да ещё беременность и роды жены… Но, теперь все дома, в Зимнем, и можно устроить череду зимних представлений, балов и маскарадов, как любила императрица. И, непременно надо добавить свою изюминку!