Благословенный. Книга 4
Шрифт:
Мысли патера вдруг прервал фра Джакомо, местный иезуит, сопровождавший его на этой аудиенции.
— Отец Габриэль, мы прибыли!
Патер вышел из паланкина, внимательно оглядывая резиденцию мандарина, возвышавшуюся за невысокой, толстой стеной с тремя воротными арками.
Нельзя было не удивляться законопослушности и дисциплинированности жителей этой страны! Каждый жил в отведённом ему квартале, все носили предписанную правилами одежду, ели установленную пищу и жили в строго регламентированных домах. Здание, перед которым остановился паланкин патера, был ярким тому примером.
Резиденция достопочтенного Ли Хун-Джана была
— Прошу вас, патер, проходите! — предложил фра Джакомо, указывая рукой на среднюю арку, уже гостеприимно открывавшуюся перед посетителями. Гости вошли внутрь и, пройдя небольшой внутренний дворик, оказались в прихожей, потолки которой были сплошь разрисованы драконами, фениксами и ци-линями*.
Какое-то время им пришлось ждать; но, наконец, двери приёмной растворились, вошёл китаец в синей чиновничьей блузе, на которой был вышит знак «Жёлтой птицы», означавшей, что это — всего лишь кандидат на чиновничью должность, не достигший даже низшего ранга, и произнёс что-то по китайски.
— Достопочтенный Ли Хун-Джан готов принять вас! — перевёл фра Джакомо.
Патер вошёл в просторную приёмную комнату мандарина. Тут же с другой стороны открылась такая же дверь, и достопочтенный Ли вступил на её порог.
Это оказался невысокий, сухонький старичок с постно-благопристойным выражением лица, украшенного жиденькой седой бородкой. Его традиционная чиновничья блуза из прекрасного шёлка глубокого синего цвета, была украшена золотым шитьём: на груди был изображён аист, стоящий на скале в бурном океане и глядящий на солнце. Птица горделиво распустила крылья в знак своего торжества над природной стихией. На верхушке маленькой круглой шапочки достопочтенного Джана, составлявшей часть обычного наряда китайского бюрократа, был прикреплён рубиновый шарик — знак принадлежности к высшему кругу управленческой элиты Поднебесной империи.
Началась процедура представления, длительная, многоэтапная и сложная. Никто из европейцев, кроме иезуитов, не понимал, как важно это для чиновников Цин. Словосочетание «китайские церемонии» — это совсем не фигура речи! Нельзя просто встретится с мандарином, поговорить и разойтись!
Патер глубоко вздохнул, вспоминая все этапы предстоящей церемонии. Нет сомнений, что сами китайцы видят за этими бессмысленными с посторонней точки зрения движениями глубокий религиозный смысл; но для иезуита следовать внешней процедуре чужого религиозного ритуала, не отдаваясь ему душою, было естественно и даже привычно.
«Для тебя, Господи», подумал Грубер и, повернувшись на
— Почтительно прошу разрешения пасть на колени и удариться головой о землю!
Фра Джакомо тут же произнес эту фразу на мандаринском диалекте; китаец что-то сказал в ответ.
— Я недостоин такой чести, — перевёл фра Джакомо, и патер снова вздохнул, на этот раз — с облегчением; вместо «коутоу», когда надо три раза встать на колени и девять раз ударится лбом об пол, ему дозволяется лишь трижды поклониться, что иезуит немедленно и сделал. В ответ на это достопочтенный Ли также трижды учтиво выполнил ритуальный полупоклон и сел на стул, поставленный так, что хозяин оказался сидящим лицом к югу.
Усевшись очень покойно, Ли пригласил гостя сесть. Поклонившись в ответ на его любезность, патер присел на стул, стоящий на восточной стороне зала, но тут же встал и, отвесив глубокий поклон, произнёс:
— Прошу достопочтенного Ли Хун-Джана выслушать меня!
Китайский сановник ответил на это поклоном. И только теперь разговор начался!
— Вы желаете купить чай за серебро. В чём же сложность? Отправляйтесь в Кантон, и обратитесь к людям из уполномоченных торговых домов!
— Мы хотим купить много чая, о высочайший и мудрейший Ли! — любезнейшим образом отвечал Грубер, наизусть вызубривший церемонные обычаи придворного Китая.
— Сколько?
— Весь.
Каменное лицо китайца не выразило никаких эмоций. Некоторое время он продолжал курить, погружённый в размышления.
— Так значит, вы хотите купить весь чай, что есть в нашей империи? — наконец с деланным безразличием спросил он.
— Весь чай, разрешённый ханам иностранной торговли** к вывозу! Мы расплатимся серебром!
Тут Ли начал издавать звук, напоминающий ржание жеребца. Патер уж было решил, что аудиенция закончена, и сейчас сюда ворвутся манчжурские стражники с огромными тесаками и уволокут его в самое тёмное подземелье Китая. Но всё немедленно разъяснилось: из соседней комнаты прибежали два китайца, как и все, с длинными косами, один из которых принёс кальян, а другой — табак.
Началась церемония курения. Ли Хун-Джан сидел совершенно спокойно, только втягивая и выпуская их своего рта дым: а зажигали кальян, держали трубку, вынимали её изо рта чиновника и вставляли обратно — всё это делали окружающие китайцы в совершеннейшем, благоговейном молчании.
— Зачем же вам столько чая? — наконец спросил Ли Хун-Джан, весь окутавшись при этом клубами сизого ароматного дыма.
Это был один из тех вопросов, на которые надо ответить верно. Сказать честно: «мы хотим захватить рынок и захапать много-много денег» — было бы категорически неправильным выбором!
— Наш правитель, император страны России, испытывает столь сильное уважение к престолу Богдыхана, что решил таким образом выразить своё почтение, дабы вам не пришлось испытывать чувство неловкости, имея дело с грубыми англичанами, жадными голландцами и вероломными янки.
— Вот как? Чем же груб народ «англичане»? — через переводчика спросил его Ли. Прежде чем ответить, патер слегка поклонился.
— Они имели наглость казнить своего правителя, устроив над ним непристойный судебный процесс! Я уж не говорю о том, что у них то и дело появляется правитель-женщина. Чего можно ожидать от таких людей? — и Грубер поклонился вновь, будто заканчивая свою мысль.