Благословенный. Книга 6
Шрифт:
И мы свернули в поле, наскоро перерубив саблями деревянную изгородь.
Движение наше сильно замедлилось. Экипаж с огромным трудом продвигался по заснеженному полю. Снега, в общем-то, было немного, буквально по щиколотку, и я рассчитывал, что карета, запряжённая шестеркой лошадей, легко его преодолеет. Увы, я совершенно не учёл, что ровных полей в природе не бывает; и там, где попадался овражек, лощина или канава, глубина снега могла быть и по колено, и даже по пояс! Драгунам то и дело приходилось спешиваться и помогать лошадям преодолевать заснеженный участок. К тому же, то и дело на пути нам попадались изгороди, заросли молодого леса, а затем мы уткнулись в заснеженные шпалеры виноградника. После короткого совещания — прорубаться напрямую или объехать неожиданное препятствие — решили ехать в обход. И каждый
Наконец мы почти объехали злополучное селение, где наши донцы наткнулись на осиное гнездо. Треск выстрелов стал стихать вдали, впереди показался спасительный островок заснеженного леса. Преисполнившись надежды, мы уже было надеялись на спасение, как вдруг случилось непоправимое.
— Французы! — закричал кто-то, и драгуны начали строиться в линию эскадрона.
— К оружию! Враг справа!
Французские гусары налетели неожиданно, появившись откуда-то из-за перелеска. Выстрелы затрещали совсем близко, морозный воздух наполнился сизым пороховым дымом и вылетавшими из разгоряченных лошадиных лёгких клубами пара. То тут, то там завязывались скоротечные схватки: всадники сталкивались друг с другом, в морозном воздухе сверкали клинки, звон металла перекрывал треск ружейных выстрелов, лошадиное ржание и крики людей. Нижегородцы сражались яростно: офицеры с пистолетами в руках обступили карету; первый взвод, вооруженный ружьями двойного заряжания, спешился и начал расстреливать французов в упор. Должно быть, бой длился недолго, хотя мне эти минуты казались вечностью. Сам я разрядил свой пистолет в появившегося в пятнадцати шагах от меня гусара в мехово шапке и голубом доломане; тот пошатнулся в седле и вскоре был зарублен ротмистром Талызиным.
Через несколько минут всё было кончено. Два или три из нападавших на нас всадников улепетывали в поле, а наши драгуны преследовали их, не желая, чтобы хоть кто-то из них ушел безнаказанным. Пара десятков тел осталась лежать на истоптанном копытами снегу, окрашивая его в кроваво-красный цвет. Ко мне подскакал разгорячённый схваткой Волконский, тяжело дыша, выкрикнул:
— Александр Павлович, двое сбежали. Надобно двигаться быстрее; как бы они не призвали себе подмогу!
— Что же, давайте! — согласился я, прекрасно понимая, что еще одна такая встреча может оказаться последней. — Разворачивайте карету… — начал было я, повернувшись к экипажу, из которого раздавался детский плач, и осёкся.
Дверь кареты была настежь открыта; бледный как смерть Сперанский стоял на пороге.
— Ваше Величество, — с выражением ужаса на лице прошептал он, — Наталья Александровна…
— Что?! — вырвалось у меня.
— Там, кажется, пуля…
Ничего более не слыша, я опрометью бросился внутрь.
Наташа лежала среди сброшенных на пол кареты пледов; в лице её не было ни кровинки. Мисс Гесслер, еле сдерживая рыдания, тщетно пыталась привести ее в чувство. Оставленный всеми Мишенька заливисто плакал в колыбельке; Саша с криками «Мама, Мама!» рвался к Наташе, но кормилица Катя его не пускала, приговаривая «Не стоит, миленький, ну не стоит!», сама при этом плача горькими слезами.
Ворвавшись в карету, я схватил Наташу за руки. Пульс ее хаотично бился на тонком холодном запястье, тело содрогалось в конвульсиях, как будто она пыталась, но не могла вздохнуть. Завидев меня, она будто бы хотела что-то сказать, но лишь мучительный стон сорвался с её бледных губ.
Через несколько минут она умерла. Пульс перестал прослушиваться, искорки жизни исчезли из полузакрытых глаз. На дорожном платье медленно расплывалось безобразное багровое пятно: случайная пуля попала ей прямо под левую грудь.
Дальнейшие события я запомнил плохо. Мы бесконечно долго ехали к Ингольштадту; затем у деревни Хагау свернули к Дунаю. Казаки Васильченкова нашли лодку, переправились и нашли наших; вскоре стемнело, и под покровом ночи мы пересекли неширокую в этих местах реку на узком, пропахшем смолой и рыбой фишерботе.
Через несколько дней я был в Эрфурте и получал от европейских дворов лицемерные соболезнования. Наташу отпел священник Староингерманландского полка и похоронили на русском воинском кладбище столицы Тюрингии. А на следующий день Михаил Илларионович Кутузов подал верноподданническое прошение о возврате его с дипломатической на военную службу.
Рапорт
* — «Посмотрите на этого господина, друзья! Сидит на лошади, как собака на заборе!»
Попаданец в начало 17 века, в тело мальчишки. Впереди тяжкие года смуты и неурядиц, а в отцовском сундуке печать и грамота князя Старицкого. https://author.today/reader/370916/3427274
Глава 27
Торжественное открытие магазина «Русский дом» в Лондоне было назначено на 11 утра 26 декабря, в самый разгар новогодних праздников. Сказать, что к назначенному часу собралась толпа, — значит ничего не сказать. Это было зрелище, какого город еще не видел. Народу собралось больше, чем когда-либо приходило посмотреть на казнь какого-нибудь известного преступника. Каждый, у кого в кармане звенел хотя бы один шиллинг, хотел увидеть магазин, ради постройки которого пришлось снести целый квартал Лондона. Газеты неделями подогревали интерес публики, рассказывая невероятные истории: стены, почти полностью сделанные из стекла, паровые лифты, системы отопления и ослепительные дуговые лампы. В день открытия газеты обещали несравненный ассортимент товаров, огромные скидки и экзотические сокровища из далеких стран, и толпа, образовавшаяся задолго до часа открытия, с каждой минутой становилась лишь больше. Не все тут были жителями Лондона: иные приезжали из Кента, Эссекса, а кто-то и из Лидса или Бирмингема, ожидая лицезреть совершенно невероятное, немыслимое в провинции зрелище. Коротая время, толпа поначалу судачила о внезапной и ужасной гибели русской императрицы, причем большинство с сочувствием отзывалось о горе подвергшегося нападению французских варваров императора; но ближе к минуте открытия разговоры перешли на более приземленные темы. Все предвкушали невероятны ассортимент товаров и
День был морозным, иней покрывал булыжники мостовой, но огромное стеклянное здание сверкало под зимним солнцем. Перед магазином, на широкой подъездной дороге, стояла роскошно украшенная рождественская ель — редкое зрелище для Лондона того времени. На углу здания, выходящем на площадь, возвышалась высокая стеклянная дверь, обрамленная изысканной позолоченной отделкой и достигавшая второго этажа. Над ней аллегорическая фигура Меркурия, бога торговли, держала рог изобилия и развернутый свиток с надписью: «Русский дом». Вход был украшен флагами; полотнища шерстяных тканей развевались на свежем утреннем воздухе. Площадь напоминала ярмарочную площадь, а огромные, ярко освещенные витрины демонстрировали симфонию товаров, чьи яркие цвета усиливались блеском стекла.
Но больше всего толпу поразили манекены в натуральную величину с почти человеческими лицами, одетые в последние модные наряды, вдохновленные лондонским денди Бо Браммеллом. Никто раньше не видел такого смелого торгового представления: обычный, среднестатистический лондонский магазин мог похвастаться разве что небольшим витринным окном с парой перчаток или куском ткани, но здесь казалось, что в витринах выставлено больше товаров, чем во всем остальном городе. Бесконечные ряды стеклянных витрин, тянущихся как в длину, так и в высоту, предлагали заманчивый взгляд на интерьер магазина. Это был пир для глаз, праздник цвета и торговли, который взбудоражил весь этот помешанный на коммерции город.
Налюбовавшись внешним видом, толпа хлынула внутрь. У входа группа разодетых джентльменов, включая лорд-мэра Лондона, перерезала символическую ленту, официально объявив магазин открытым, и публика хлынула через невиданные вращающиеся двери, оставившие многих посетителей в изумлении. Впрочем, те, кого двери оставили равнодушными, оказались потрясены чуть позже: оказавшись внутри, посетители невольно замирали в благоговении, испытывая от открывавшегося зрелища почти религиозный экстаз.
Интерьер был поистине захватывающим. Стеклянный атриум взмывал на невероятную высоту, галереи, казалось, тянулись в бесконечность. Откуда-то сверху доносились дивные звуки рогового оркестра. Воздушные шары, украшенные эмблемой магазина — короной в щите, — парили под потолком. Но главным украшением была огромная хрустальная люстра, висящая высоко под куполом атриума и рассыпающая радужные блики по всему обширному пространству, придавая грудам товаров какой-то магически, сказочный ореол.