Благословенный. Книга 6
Шрифт:
Впрочем, кем бы ни считал генерал обер-секретаря барона, тот выполнил обещание: не прошло и четверти часа, как Блюхер вступил в просторный, но плохо обустроенный кабинет Барона. Вставший из-за стола фон Штейн вежливо поклонился; генерал Блюхер церемонно отдал честь.
Отношения этих выдающихся деятелей бывшей Пруссии теперь были, мягко говоря, натянутыми. Барон Штейн был, возможно, самым высокопоставленным коллаборационистом, выступал одним из организаторов Германского конгресса изаслуженно получил должность обер-президента Северогерманского союза; по слухам, именно он руководил всеми направлениями политики Союза, предоставив курфюрсту Вильгельму чисто представительную роль. А его собеседник был совсем другой породы. Гебхард Леберехт фон Блюхер, выходец из бедной мекленбургской семьи, совершенно
Некоторое время эти господа сверлили друг друга взглядами; затем хозяин кабинета сделал широкий приглашающий жест, предлагая Блюхеру присесть на один из установленных перед его столом разномастных стульев.
— Генерал, — несколько скованным тоном произнёс барон, — я много наслышан о вашем героическом поведении в последней войне. Говорят, ваш корпус творил чудеса!
Блюхер саркастически усмехнулся в свои пышные седеющие усы. Даже ему, неискушённому в дворцовых политесах военному, тотчас же стало понятно: слова барона — всего лишь дань вежливости. А еще генерал кожей почувствовал: обер-президент почему-то крайне заинтересован в его персоне. Впрочем, причина тоже была понятна — французы буквально стояли на пороге.
— О да, — наконец ответил он, — чудеса самопожертвования. Скажу сам правду, барон: мои люди были просто кормом для русской картечи; как говорят французы, «chair a canon».* Никогда бы не подумал, что со времен Фридриха Великого наша армия настолько деградировала!
Фон Штейн дипломатично пожал плечами.
— Я не военный, и мне трудно судить о таком предмете, как война. Однако, неоднократно общаясь с императором Александром, могу передать вам его мнение: он любезнейшим образом полагает, что пруссаки сражались как львы, сделав все от них зависящее, но русская армия шагнула столь далеко, что у наших с вами соотечественников не было ни малейшего шанса на победу.
— Возможно, его императорское величество прав! — мрачно проворчал Блюхер, вспоминая кошмарные сцены отступления остатков разбитой прусской армии с кровавых полей под Калишем, пока вопрос Штейна разогнал витавшие перед глазами генерала призраки прошлого;
— Скажите, генерал, я слышал, что император Александр хотел вас видеть?
— Да, — подтвердил Блюхер — мы встречались в Цюрихе. Его Величество любезно предложил мне поступить к нему на службу.
— Но отчего же вы не приняли предложения русского царя? — укоризненно спросил Штейн, и его длинный нос, казалось, начал шевелиться, как у крысы, вынюхивающей кусок хлеба в попытке обнаружить скрытую в нем отраву. Генерал Блюхер красноречиво развел руками:
— Разумеется, оттого, что у меня есть король, которому я присягнул!
— Когда-то вы не остановились перед тем, чтобы перейти под знамена победителя! — напомнил барон о той давней истории, когда Блюхер сменил нанимателя и перешел на службу к Фридриху Великому.
— Я был тогда молод и находился под давлением моих пленителей — объяснил генерал. — К тому же, как вы знаете, я служил иноземцам — шведскому королю — и рад был перейти под начало немцев; но сейчас мне трудно понять тех, кто поступает наоборот!
Штейн покраснел; это был выпад в его сторону.
— Если хотите, — нахмурившись, ответил он — идя в стан союзников русского императора, я тоже находился под давлением — под давлением обстоятельств. Германия теперь стоит на пороге чудовищного по масштабам французского нашествия! Эта нация давно
Генерал фон Блюхер понимающе кивнул.
— Да, я не могу поверить, чтобы курфюрст Гессен-Кассельский мог совершить такой безрассудный поступок!
— И никто во всей Германии не может поверить в это! Все уверены, что текст письма подменили во французском министерстве иностранных дел!
— Чтобы спровоцировать войну? Но зачем это нужно?
— Кто знает? — пожал плечами барон. — Это дело дипломатов — искать скрытые мотивы и прочее. Теперь же дело стоит за дело — прибираться за политиками, щедро поливая поля кровью и выметая разного рода непрошенных гостей чугуном и свинцом. Но, бога ради, скажите, кто поведет нас в бой? Король Фридрих-Вильгельм? Он сломлен и неспособен. Даже если каким-то чудом он убедит императора Александра возродить его страну, в его звезду уже никто и никогда не поверит. Так кто же тогда? Бундеспрезидент Вильгельм? Он разбирается только в векселях, коносаментах и сложном проценте. А что скажете вы, генерал? Кто возглавит народ и поведет его к победе?
— Вы говорите таким тоном, как будто уже знаете ответ! — отвечал фон Блюхер, скептически глядя на обер-президента.
— Вы очень проницательны, полковник! — улыбнулся Штейн. — Да, ответ у меня есть. Одно только имя: Александр!
Фон Блюхер был поражён; несколько секунд он пристально смотрел в глаза обер-президента, будто бы не веря своим ушам.
— Что? Вы серьёзно предлагаете поставить во главе германии русского царя?
— Абсолютно! — весело отрезал Блюхер, с вызовом глядя в лицо полковника.
— Но как же… Вы только что говорили о немецком национальном государстве, и вот — предлагаете ему иностранного правителя?
— Отчего же нет? Император Александр по крови не более русский, чем вы или я. Он обладает достаточной широтой взглядов, чтобы не замыкаться в тесных рамках великорусского национального эгоизма. Вы посмотрите: вся Германия лежит у его ног. Пруссия раздавлена, ее силы просто растоптаны в пыль; четыре страшных поражения подряд подкосили наши силы. Я видел, как сильные крепости сдавались эскадрону казаков; как целые колонны капитулировали, наткнувшись на русский передовой разъезд. И что же? Разве император забрал себе хоть один морген** немецких земель? Нет, он предоставил самим немцам возможность выбрать свою судьбу! Это в высшей степени благородно — кто еще поступил бы подобным образом?
— Да, но наши восточные земли отойдут к Польше…
— Лишь те, что мы сами забрали у поляков в результате разделов, и те, где действительно большинство населения состоит из славян. Не вижу в этом решительно никакой беды! — отрезал Штейн.
— А контрибуция? — напомнил фон Блюхер.
— Контрибуция не в счёт — это всего лишь деньги. Кроме того, значительная часть этих средств теперь потрачена на реорганизацию бывших прусских вооружённых сил. Фельдмаршал Суворов, тесть императора, творит чудеса; вы бы не узнали теперь нашей армии! Уже сейчас у нас есть сто двадцать тысяч вполне боеспособного войска, а на подходе еще и ландвер в количестве добрых ста сорока тысяч. Да, император взял с прусских земель контрибуцию, — но посмотрите, как он ее тратит! Ни один русский вельможа не получил ни единого пожалования из этих средств! Русская императрица, недавно столь трагически погибшая, как милосердный ангел, разъезжала по стране, устраивая то больницы, то школы. Согласитесь, это совсем не поведение варвара-завоевателя! Вы видели императора лишь единожды. А я удостоился чести много раз разговаривать с ним, и могу заявить со всею ответственностью — это человек грандиозных замыслов и глубочайших мыслей, видящий будущее человечества на многие годы вперёд! Сам Фридрих Великий, будь он теперь жив, непременно стал бы его внимательным учеником! Кстати, вы слышали, сколь уважительно император отнёсся к последней воле великого короля?