Благословенный. Книга 6
Шрифт:
— Это война, — прошептал консул. — Они сами её хотят! Жюнно! — последнее слово он выкрикнул так, чтобы адъютант смог его услышать из-за тяжелых позолоченных дворцовых дверей.
Офицер немедленно ступил внутрь, и, отдав честь, вытянулся перед дрожавшим от гнева консулом.
— Прежде всего, возьмите это — Жубер мрачно ткнул пальцем в клочки документа — и склейте все вместе. Завтра я представлю эту бумагу Совету Старейшин. Второе — оповестите Совет, что я выступлю перед ним завтра в десять!
— А консул-электор? — осторожно осведомился Жюнно.
Жубер
— Оповестите и его, разумеется.
На следующий день в зале Совета Старейшин царило напряжение. Военный консул Жубер, разодетый как павлин, в пышном, шитом золотом парадном мундире, при сабле и орденах, стремительно вошёл в зал в сопровождении своих адъютантов и быстрым, нервическим шагом взбежал на трибуну. В руках он держал то самое письмо; глаза его горели, а налитый металлом голос звучал громко и чётко, как будто он находился не среди почтенных законодателей, а в своей штаб-квартире.
— Господа! — начал он. — Я получил послание от так называемого бундеспрезидента Северо-Германского союза. И я должен сказать, что это не просто письмо. Это оскорбление. Оскорбление нашей республики, нашей нации, нашей чести, нашего достоинства!
Он зачитал отрывки из письма, акцентируя внимание на самых унизительных моментах; тогда он останавливался и многозначительно окидывал гневным взором волнующийся зал. Члены Совета слушали его с нарастающим возмущением. Кто-то начал стучать кулаком по столу, кто-то кричал: «Позор!» и военный консул распалялся все больше и больше.
— Они считают, что могут диктовать нам свои условия! — продолжал Жубер, переходя уже на крик. — Они считают, что Франция — это слабая, как при Бурбонах, страна, которая будет терпеть их наглость! Но они ошибаются! Мы не позволим им унижать нас! Мы не позволим им угрожать нам!
Зал взорвался аплодисментами. Жубер, видя реакцию, почувствовал, что его гнев находит отклик.
— Я требую объявить войну Северо-Германскому союзу! — заявил он. — Мы покажем им, что Франция — это великая держава, которая не потерпит оскорблений! Мы покажем им, что значит бросать вызов нашей нации!
Его слова были встречены бурными овациями. Совет Старейшин, подогретый его речью, начал обсуждать возможный ход и последствия войны, в необходимости объявления которой никто не сомневался.
Консул Сийес, сидя в отведенном ему почетном курульном кресле, наблюдал за происходящим с едва заметной улыбкой. Происходящее более чем отвечала его планам. «Теперь мой юный коллега отправится заниматься тем, что у него получается лучше всего — воевать — и не доставит больше никакого беспокойства!» — размышлял он, уже почувствовав в отношениях с самолюбивым генералом серьезные трения.
Но больше всего радовался отсутствовавший в Совете министр Талейран. Его план сработал идеально: Франция вновь оказалась втянута в тяжёлую войну. За Северо-Германский союз с высочайшей вероятностью вступится Российская империя, а за нею и Англия, не перестававшая блокировать французские порты. После военного поражения консулат ждёт крах точно также, как обанкротилась Директория; и вот тогда настанет его время…
Изменить
Глава 26
Эту ночь мы провели, ни разу не сомкнув глаз. Паковали вещи, дипломатическую переписку, разного рода малоценные бумаги и черновики отправились в камин, жарко пылавший до рассвета.
Известие о войне, объявленной Францией, пришло как гром среди ясного неба. Конечно, я прекрасно понимал, что конфликт между новорожденным Северо-Германским Союзом и Францией неизбежен, но, черт побери, отчего же так быстро? Переворот произошёл всего три недели назад, Консулат еще толком не утвердился в самой Франции, и вот они уже развязывают войну! Глупый, опасный шаг — ведь в случае неудачи Жубер может поплатиться за нее головой! Наверняка в Париже есть немало тех, кто с удовольствием воспользуется отсутствием консула, чтобы выдернуть из-под него пьедестал, на который он так недавно вознёсся…
Но, так или иначе, жребий брошен: и консул Жубер, жалкая марионетка Сийеса, человек, которого я никогда не считал действительным лидером Франции, стал нашим открытым врагом. И теперь его войска, расквартированные в Баварии, угрожали не только Северо-Германскому Союзу, но и мне лично. А значит, возвращение в Россию стало вопросом жизни и смерти…
Французы заняли Баварию еще во время последнее войны с Веной, и теперь они отрезали мне и всей нашей делегации путь к возвращению домой. А оставаться в Швейцарии тоже было нельзя: французская Савойская армия со дня на день могла начать вторжение в страну.
Мы собрались в моих покоях — я, Михаил Илларионович Кутузов, князь Волконский и Михаил Сперанский. Карта Европы лежала перед нами, испещрённая линиями маршрутов и отметками вражеских сил. Кутузов, как всегда, был спокоен и расчётлив. Его голос, низкий и уверенный, раздавался в тишине темного, освещенного лишь парой свечей кабинета:
— Александр Павлович, путь через Баварию чрезвычайно опасен. Французы занимают все крупные населенные пункты и основные дороги, включая Аугсбург и Ульм; их силы, по нашим сведениям, достигают тут семидесяти шести тысяч солдат.
Сперанский, стоявший у окна, обернулся. Его лицо, обычно выражающее глубокую сосредоточенность, теперь было омрачено тревогой.
— Александр Павлович, возможно, нам следует воспользоваться дорогою на Иннсбрук? — осторожно спросил он.
Все замолчали, и в следующий момент я понял, что взоры присутствующих обращены на меня. Ехать в Иннсбрук — это выбор между Сциллой и Харибдой: город Иннсбрук — это Австрия. Там я окажусь во власти императора Франца, человека, которого совсем недавно я невольно лишил короны Священной Римской Империи, от всей души теперь ненавидящего меня. Так что неизвестно еще, что лучше — оказаться в плену у французов (война между Россией и Францией, кстати, пока еще не объявлена), или же превратиться в «почетного гостя» дворца Шёнбрунн. Причем, если сквозь французские кордоны мы еще можем прорваться, то на австрийской территории у нас не будет решительно никакой возможности спастись…