Благословлённые Тьмой, проклятые Светом
Шрифт:
Он ожидал гораздо худшего.
Глава четвертая
Бывает, просто молчишь. А тебя уже неправильно поняли
Толпу, собравшуюся у лазарета, Арха разглядела, стоило ей из дома выйти. Да и сложно было не увидеть такое сборище. Похоже, на вытоптанном пятачке собрались не только все Дубки, но и подтянулось население ещё из трёх — четырёх сел. Конечно, в реальности такого случиться не могло. Никто бы не пропустил сюда чужих. Просто до сегодняшнего дня
Сейчас же крестьяне стояли плотно и, кажется, чему-то с большим интересом внимали.
— А ты всё ж мне ответь! — услышала голос деревенского старосты. — Может, ты тут и дело глаголешь. Но от как нам быть? Ты, малец, одно толкуешь. А, вишь ты, проповедники-то светлых другое грят. А?
— Так нет тут никаких тайн, уважаемый, — бойко отозвался Данаш — не тот, который с рогами, а рыжий. — Вот ты же сам сказал: про Свет тебе проповедники толкуют. А видели они его? Были с ним или, может, разговаривали? Не-ет. А я тут, перед вами. Если что хотите знать — спрашивайте. Отвечу без утайки.
Пробраться сквозь крестьян делом оказалось непростым. Жители стояли плотно. Но, что странно, оглядываться-то они оглядывались. И даже смотрели недовольно. Но в ответ Арху никто не пихнул, локтем в ребра не дал и не обругал. Поворачивались, теснились, а протиснуться в первые ряды дали.
И делалось это не из какого-то особого пиетета к лекарке, а исключительно по доброте душевной мол: «Раз лезет вперёд, то ей, видать, нужнее!». В столице наглой ведунье давно и ноги отдавили, и подробно рассказали не только об её собственной интимной жизни, но и всех предков по женской линии помянули бы вплоть до седьмого колена. Пожалуй, столичным жителям было чему поучиться у местных.
— А ты сам-то со Тьмой чего? Вась-вась? Да вроде молод ещё, — хохотнула разбитная деваха, которую Арха никогда не видела.
Предположение о странных отношениях Данаша с Тьмой общественность поддержала одобрительным ворчанием и смешками. А девушка, наконец-то, протолкалась в первые ряды зрителей. И едва за голову не схватилась. Кажется, демоны решили, что девиз: «Ни дня без спектакля!» — весьма актуален. И если вчера гастроли давал Шай, то сегодняшней звездой сцены стал рыжий Данаш.
Маленькая пакость не только собрала вокруг себя всю деревню. Демонёнок ещё и на бочку взобрался, встав в картинную позу оратора. И видимо, чтобы внушительнее выглядеть, обмотал вокруг себя зелёную бархатную тряпку. Лекарка заподозрила, что в прошлой жизни эта импровизированная тога — или мантия? — была юбкой одной из леди, живущих при ставке.
— Мне васиться ни с кем не нужно, — Данаш шутки не оценил. Хотя, скорее всего, по молодости лет он её и не понял. — Замыслы свои мне Тьма открывает. Этот дар у меня с рождения.
Для убедительности рыжик постучал себя костяшкой пальца по лбу.
— С чего такая великая честь? — скептически прищурился староста.
— С того, что я сын бога! — гордо заявил паскудник. — И я вам сейчас это докажу! Но потом вы меня слушать станете безоговорочно!
Данаш напыжился, даже, кажется, щеки надул. Мордаха его покраснела, как зрелый помидор. И вроде бы, кудряшки от напряжения приподнялись. А потом демонёнок… пропал. Вместо него на бочке замерцала
По крайней мере, крестьяне трюк оценили. Надо отдать им должное, визжать и грохаться в обморок никто не стал. Но толпа слаженно ахнула и шатнулась назад. Все, кроме Архи, сложившей руки на груди и глядящей на представление не без скепсиса.
— Что? — послышался недовольный голос из-за мерцающей завесы.
— Ничего. Восхищаюсь божественными умениями, — честно призналась вредная лекарка. — И очень бы мне хотелось узнать, к чему же нас призывает божественный сын. И как мы ему служить должны? Кстати, вы личико-то своё верните, а то мы тут того… ужасаемся.
В воздухе громко хлопнуло, будто гигантские ладони ударили, и даже ветерок поднялся. А «божественное дитя» вернулось на бочку, отправив мерцающую завесу в небытие. Выглядел новоявленный пророк неважно. Данаш вспотел, как будто вокруг деревни раза три обежал. И дышал тяжело. Да и колени у него вроде бы подрагивали. Что и не удивительно. Для прямого оперирования Тьмой силы нужны — энергию она сосёт, как сами арифеды кровь.
— Служить мне уважаемые должны просто! — насупившись и глядя на не ко времени появившуюся ведунью исподлобья, пропыхтел пророк. — Дары дарить и ублажать меня всячески.
— И какие же дары предпочитает уважаемый сын бога? — поспешно перебила его Арха, опасаясь, что кто-нибудь из местных сосредоточит своё внимание на «ублажении».
Быть причастной к посвящению, пусть и теоретическому, мелкого арифеда в некоторые тайны взрослой жизни, Арха не желала категорически. Вряд ли папуля «пророка» такое бы оценил.
— Ну, какие… — рыжий застенчиво шаркнул ножкой и даже глаза отвёл. Не подготовился заранее, бедолага. Но всё-таки выход из положения он быстро нашёл. — Всякие!
Он победно глянул на девушку и, кажется, едва удержался, чтобы язык не показать.
— А какие откровения Тьмы нам поведает сын бога? — прищурилась ведунья.
Зря щурилась. Данаш ухмыльнулся весьма пакостно. Снова принял одухотворённую позу — даже руку вперёд выставил. И, возведя очи к небу, начал вещать.
— Грядёт свет, который пожрёт нивы наши и пашни, укроет непроницаемой пеленой дома и хозяйства. Отравит воду, землю и небо ядом своим. Затуманит разум и каждого свободного превратит в раба! — проповедовал он с воодушевлением, а не тарабанил, как обычно. Даже с драматическим подвыванием. — И прольют тогда слезы и младенцы, и девы, и старики. А мужьям лишь останется защищать с железом в руках дворы. Только поздно будет! Ибо когда Тьма грядёт — ничто не укроет, ни спрячет, и не спасёт!
— Свет, — поправила Арха, когда оратор взял паузу, чтобы дыхание перевести.
— Чего? — не понял пророк, видимо, охваченный вдохновением.
— Я говорю, поздно будет, когда Свет грядёт, а не Тьма. И мне кажется, что «непроницаемая пелена» звучит не очень. Если речь, конечно, о свете идёт. Уж лучше сияющая.
— Много ты понимаешь в пророчествах! — буркнул Данаш и, сопнув носом, утёрся кулаком.
— Да куда мне! — не стала спорить Арха. — Пойдём, лучше у папеньки твоего спросим и про Свет, и про Тьму. И кто кого чем укроет.