Благостный четверг

Стейнбек Джон Эрнст

– Бесполезно, – мрачно покачала головой Фауна. – Хочешь, проверим еще раз, но надежды никакой. Сколько у тебя на ногах пальцев? Ведь девять?

– Не знаю.

– Посчитай!

Элен снял ботинки, зашевелил губами. Потом объявил горько:

– Ага, девять.

– Вот видишь, и в гороскопе так написано. Так что остается молить бога, чтобы все хорошо обошлось.

– Тут уж моли не моли, хорошего не дождешься, – сказал Уайти II. – Ну Фауна, ну астрология! Сделала из придурка президента. Лучше бы помогла Доку книжку написать…

– Это кто придурок? –

грозно спросил Элен.

– Уильям Генри Гаррисон, девятый президент.

– А… – сказал Элен. – Тогда ладно.

– Что же нам делать с Доком? Он стал совсем на себя не похожий! – заверещала Агнесса своим хриплым сопрано. – Я принесла ему пинту виски, он ни разу и не приложился. Сидит, смотрит на свои желтые бумажки. А знаете, что он на них нарисовал?

– Головастиков?.. – предположил Уайти I.

– Нет, хуже. Неприличную картинку!

– Фу ты напугал, – сказал Мак. – Может, он наоборот, на поправку пошел. Так что там за картинка?

– Представляете, – Агнесса понизила голос, – нарисована женщина, совсем голая. А рядом с ней осьминог курит трубку! Нет, раньше Док таких картинок не рисовал!..

Могучая Ида очнулась – словно гора ожила – и сказала:

– А ведь какой раньше был легкий, веселый! Прямо как порча на него нашла. Будь это не Док, а кто другой, я бы сразу подумала, что здесь баба замешана. Да нет! Сроду еще Док от баб не плакал!..

– Зато они от него плакали, – ввернул Мак.

– А может, и правда, дело в какой-нибудь девчонке? – спросила Фауна, подбочась. – Может, водит его какая-нибудь за нос?

– Нет, – сказал Элен, – у него больше на болезнь похоже. Придешь к нему, а он молчит. Скажешь – не слышит… Скорей бы он выздоравливал.

– Давайте ему подбросим парочку девиц, – предложил Уайти II. – Глядишь, и оживет.

– Знаете, – сказал Мак, – хоть и не верю я в эти звезды, пусть-ка Фауна ему погадает. Авось в гороскопе найдем что-нибудь дельное…

– Все вы не верите, только просите, погадай, – проворчала Фауна. – Что мне, больше всех надо?.. Так когда у Дока день рождения?

Ко всеобщему удивлению, выяснилось, что никто не помнит.

– Вроде бы осенью… – неуверенно сказал Эдди.

– Мне не вроде, мне надо точно знать, – сказала Фауна. – Мак, может, ты у него спросишь?

– Ладно. Слушай, Фауна, ты это… не особо на звезды смотри, прибавь там от себя что надо.

– А что надо?

– Ну, чтоб бросил писать свою чертову книжку. Да зажил по-старому…

– А что плохого, пускай он ее напишет, – сказал Элен. – Раз уж хочется.

– Давайте по-честному, – сказал Мак и почесал живот. – Конечно, ему хочется эту книжку написать, день и ночь над ней страдает. Только знаете, что я думаю? Никогда он ее не напишет!

– Это почему?! – Элен аж с места привскочил.

– Знаете, есть такие люди, их врачи называют «предрасположенные к страданиям»? Они страдают всегда и везде. А почему? Потому что на самом деле им страдать нравится! Так и наш Док. Ему не книжку хочется написать, а пострадать.

– Выходит, он сам себя мучает? – удивился

Уайти I. – Зачем?

– Сейчас объясню. Слыхали такое слово – «замена»?

– Это у футболистов, что ли? – спросил Эдди.

– Сам ты футболист, – сказал Мак. – «Замена» – это когда человеку чего-то недостает и он пытается восполнить чем-то еще. Сам того не зная.

– Врешь! – грозно вскричал Элен. – Док все на свете знает.

– Спокойно, – сказал Мак, – конечно, знает. Он и про книжку знает. Знает, что книжка – еще не самый главный вопрос! Потому и не может ее написать! Quod erat demonstrandum.

– Чего, чего? – не поняла Фауна.

– Ч. т. д. – что и требовалось доказать.

– Ах, да, – сказала Фауна. – Твоя правда…

10. В стене, нас окружающей, есть лаз, нас вопрошающий

Док сделал кое-какую перестановку: теперь стол стоял у окна. Док строчил по желтой бумаге: «Изменение цвета, по-видимому, является не только следствием усиленного притока жидкостей к поверхности, но также следствием коробления тканей, которое вызывает преломление световых лучей, создавая тем самым впечатление цвета».

Где-то хлопнула дверь. Док бросил взгляд в окно: по тропинке от дверей Королевской ночлежки вразвалку шла Фауна.

Док снова склонился над столом, но тут на улице послышались шаги. Так, а теперь кто? Оказывается, это Могучая Ида идет к себе в кафе. Вот открылась двери лавки и показался Джозеф-Мария. Он перешел через дорогу, поднялся на крыльцо Западной биологической и постучал.

– Войдите, – крикнул Док (в голосе звучало облегчение).

– Вот, решил заглянуть. А то у меня оркестр над головой репетирует. Свихнуться можно.

– Вообще-то я занят, – не очень уверенно сказал Док.

Джозеф-Мария осмотрел комнату.

– Зачем тебе змеи?

– Продавать.

Док выглянул в окно.

– Да кто их купит? – сказал Джозеф-Мария. – Что ты там увидел? – Он по-гусиному вытянул шею в сторону окна. – Так это же новенькая, та самая, из «Медвежьего стяга». Ох, Фауна с ней и наплачется!..

– С кем? – рассеянно спросил Док.

– Ты что, не слышишь?

– Мне надо работать… – вяло сказал Док.

– Знаешь, – неожиданно сказал Патрон, – а я все равно не верю!

– Ты о чем?

– Не верю, что в шахматах нельзя сжульничать.

– Нельзя! Извини, мне пора.

– Постой, куда спешишь?

– Отлив скоро…

Док брел берегом моря. Белые от пены волны лезли на песок, нет-нет да и обдавали ноги. Впереди катили кулички. Золотое солнце уходило все дальше в простор на запад; на ниточке горизонта непрочно замерла шхуна.

Слева белели круглые песчаные дюны, за ними вставали сосны – темные, словно хранившие днем частицу ночи.

«Итак, при стимуляции у них учащается пульс, точь-в-точь как у человека в момент эмоционального или физического напряжения. Возможно, выделяется адреналин. Но как это доказать? Теперь до самых весенних приливов не найти подопытных организмов…» – думал Док.