Блатные псы
Шрифт:
– Как это не имею? Он тебя бил!
Гриша не собирался прощать Никиткина. Да и не в прощении дело. Нельзя давать этому гаду спуску, не должен он ползать по земле дальше. Не все девушки покупаются на его деньги, кто-то из них отстаивает свою честь до последнего. Возможно, стоят насмерть, вплоть до летального исхода… Он очень опасный, этот человек. Он должен быть изолирован от общества…
– Ну, можно схитрить…
– Не буду я хитрить. И на компромисс с ним не пойду…
– А если я тебя очень-очень попрошу? – спросила Юля и посмотрела ему в глаза.
– А ты попросишь?
– Попрошу… –
– Я тебя понимаю.
– А потом я попрошу, чтобы ты его наказал… Этого урода нельзя прощать!
– Я с тобой полностью согласен, – вздохнул Гриша.
Глава 28
Стресс после жесткой встречи с крепким противником нужно запивать более крепкими напитками. Коньяк после разговора с Одинцовым оказался слабым антидепрессантом, наутро Леонид получил от него только головную боль. Надо было чего-нибудь покрепче дернуть, чистого медицинского спирта, например, но не факт, что это помогло бы. Слишком уж сильное впечатление произвел на Леонида Одинцов. В какой-то момент ему показалось, что мент сожжет его своим взглядом…
И надо же было связаться ему с этим псом!..
Он вынул из холодильника бутылку пива, сорвал пробку и жадно сделал несколько глотков. Обычно он не похмелялся, но сегодня можно. Вдруг он проводит последний день на свободе… Со всех сторон засада. В секретном доме Кустарев с его девицей, вокруг «волкодавы» рыщут. Не успокоится Одинцов, пока не найдет своего опера.
Кустарев не дурак, он должен понимать, в какую историю вляпался. А Леонид постарался облегчить ему понимание – он не стал сажать его на цепь, создал нормальные условия для существования. Не надо озлоблять его… И еще Леонид поставил комнату, в которой находились пленники, на прослушку. Они сами должны были созреть для того предложения, которое он собирался им сделать, сами должны выбросить белый флаг. И когда это произойдет, он будет знать, какие чувства ими двигали – искренность или коварство. Он должен знать об их намерениях все, тогда можно будет принять решение…
Он выпил еще бутылочку и позвонил Глоту, который отвечал за пленников.
– Ну, как там?
– Да ничего, живые. Завтрак вот приготовили.
– А они заработали?
– Да я бы не сказал… – невесело усмехнулся Глот. – Крутят, мутят. Хотят сделку нам предложить, а потом кинуть…
Ему не надо было объяснять, на какую сделку собирался выходить Кустарев, и так все было ясно. Сначала он собирался заключить мир с Леонидом, на этом вырвать свободу, а потом предъявить обвинение… Впрочем, насчет иного решения Никиткин и не обольщался.
– Какая сделка? – скривил он губы. – Если они думают, что мы будем их «мочить», то это зря. Ты хочешь брать из-за них грех на душу? Не хочешь… И я не хочу. Пусть пока побудут там, а я потом позвоню, скажу, что делать…
Одинцов рвет и мечет, рано или поздно он выйдет на дом в районе Осташковского водохранилища, освободит Кустарева и отправится за Леонидом, чтобы надеть на него наручники.
Кустарева и его подружку можно убить, но Никиткин боялся об этом думать. Там, где Одинцов, все у него идет наперекосяк.
Не получилось у него удержаться на плаву. Надо валить из страны, пока не поздно. Есть у него небольшой «золотой парашют», на нем он и опустится в Лондон.
Оттуда и позвонит Одинцову, скажет, где находится Кустарев.
Человек строит дорогу, закатывает ее в асфальт, любуется темно-серой гладью покрытия. Сдержанная радость в душе, удовлетворение в каждой клеточке тела. И вдруг на этой дороге появляется боевой танк, взламывая асфальт своими траками. Обида, злость! Но против танка не попрешь! Эта мысль вызывает если не страх, то как минимум трепет. К тому же танк – это своего рода произведение искусства, на него интересно посмотреть, им даже можно полюбоваться…
Максим Одинцов как раз и напоминал такой танк, выкатившийся на дорогу новой жизни, которую проложил себе Лукомор. Он вернул свое влияние, более того, поднялся на новый уровень. Все у него путем, все в цвет. И вдруг Одинцов!
Он не наезжает, не давит, всего лишь ломает глянец асфальтного покрытия. Лукомор не хотел его видеть, но в то же время этот человек достоин был его внимания. Не было в этом городе людей, с которыми он мог бы общаться на равных. Не было, если не считать Одинцова. Он хоть и опасный противник, но с ним приятно иметь дело.
Руки ему Лукомор подавать не стал, но улыбнулся как родному. И даже сам отодвинул кресло от стола, сам поухаживал за почетным гостем. И еще знак подал, чтобы на сцену выпустили девочку, пусть покрутится вокруг шеста, чтобы настроение создать. Утром клуб не работает, но для своих все, что угодно. И для своих, и для самого Лукомора, который приехал сюда чисто для встречи с Одинцовым.
– Никиткин опера моего похитил, – с ходу начал Максим.
– Зачем?
– Выясняем.
– Плохо… – нахмурился Лукомор. – Я думал, Фраер успокоился.
– Ну, на рожон он старается не лезть. Думаю, Кустарев под горячую руку попал…
– Рубить эту руку надо.
Возможно, такой вот горячей рукой Фраер дал отмашку и на него самого. Притих для виду, сдал позиции, а у самого коварный план в голове. Лукомор должен успокоиться, ослабить бдительность, а когда это случится, ему в спину всадят острый нож. Так, чтобы наверняка…
– А кто тебя удерживает? – спросил Одинцов, холодно глядя на него.
– Как это кто? – опешил Лукомор.
– Я вашими делами не занимаюсь, для этого УБОП есть. – Ни одна черточка не дрогнула на лице мента.
Вор смотрел на него так, будто получил санкцию на Фраера и теперь имеет законное право убить своего врага…
– Есть УБОП, – кивнул он. – Там свои течения.
– Меня эти течения не интересуют. Мне Кустарева найти нужно.
– И чем я могу тебе помочь?
– Кустарев на машине был, в него врезался «Гелендваген» Никиткина. Где сейчас этот «кирпич», я не знаю, но думаю, где-то рядом. Возможно, на ремонте в автосервисе. Возможно, на каком-то твоем сервисе… И еще меня интересует машина Кустарева. Не думаю, что она в ремонте, но мало ли…