БЛАЖЕННЫЕ ПОХАБЫ

Сергей Аркадьевич Иванов – российский византинист.

Родился 5 октября 1956 года в Москве. В 1978 году окончил классическое отделение филологического факультета МГУ, в 1984 году защитил в Институте славяноведения кандидатскую диссертацию «Славяне и Византия в VI в. по данным Прокопия Кесарийского», в 1996 году – докторскую диссертацию

«Византийское юродство».

Историк и филолог, исследователь древнейшей истории славян и византийской культуры. Занимается преимущественно культурологическим анализом византийской религиозности, понимаемой как интегральная часть культуры. Работы исследователя почти всегда затрагивают проблемы византийско-славянских взаимосвязей: начал он с рассмотрения греческих текстов как источника по древнейшей истории славян, позже обратился к изучению феномена православного юродства, затем его заинтересовала тема византийского миссионерства к «варварским» народам. В работах С. А. Иванова прослеживается, каким образом явления византийской культуры трансформируются при заимствовании их славянами. Проблему миссионерства С. А. Иванов также анализирует в контексте византийского культурного снобизма и имперской идеологии, причём приходит к выводу, что успешно распространять свою религию византийцам мешало само их мировоззрение. Подвергнув анализу Жития Климента Охридского, написанные Феофилактом Болгарским, ученый показал сложный характер византийско-славянских отношений. По мнению С. А. Иванова, Жития отражают, с одной стороны, гордость византийского иерарха за свой славянский диоцез, с другой – показывают презрение греческого интеллектуала к болгарским «варварам». Учёный исследует также проблемы славянской этничности, идеологии и культуры Первого болгарского царства. Он впервые опубликовал некоторые неизданные византийские памятники.

С 1997 по 2008 год одновременно с работой в Институте славяноведения работал профессором кафедры византийской и новогреческой филологии МГУ, с 2004 года является также профессором кафедры общего языкознания СПбГУ, с 2010 года – сотрудник Института высших гуманитарных исследований РГГУ…

Полтора года назад британское издательство Oxford University Press предложило перевести и издать мою книгу «Византийское юродство», опубликованную в Москве в 1994 г. Поначалу мне казалось, что от меня потребуются усилия лишь библиографического свойства: за минувшее десятилетие в разных странах появилось не менее пяти ученых монографий, десятки статей и множество новых изданий и переизданий источников, так или иначе затрагивающих феномен юродства. Конечно, всё это нужно было учесть, однако такого рода работа не представлялась чем-то особо сложным: ведь после выхода монографии не перестаешь интересоваться предметом, наоборот, постоянно прикидываешь, чем бы ещё можно было украсить книгу. Так что следить за литературой я никогда не переставал.

Разумеется, при подготовке к новому изданию следовало также принять во внимание и те читательские отзывы, которые мне удалось получить со времени публикации «Византийского юродства». В частности, на монографию вышло двенадцать рецензий в семи странах, и многие из них содержали глубокие и ценные мысли. Наконец, мне казалось, что неизбежные трудности возникнут при попытке передать на иностранном языке те понятия, которые глубоко укоренены в родной почве и не имеют однозначных аналогов в других культурах.

Но когда я, десять лет спустя после выхода книги, уселся перечитывать её подряд, скоро стало ясно, что все вышепоименованные проблемы ничто по сравнению с главной: мне не нравилось моё собственное сочинение. Что-то казалось неуместно пафосным, что-то некритически переписанным у других. Почти все нуждалось в нюансировании, а кое-что и в полном пересмотре.

И я начал переписывать книгу. Одни переделки влекли за собой другие, я тянул с передачей рукописи в Оксфорд и мучал своего переводчика постоянными просьбами перевести заново то один, то другой пассаж. В результате получилась

совершенно новая книга, и мне показалось уместным издать её не только по-английски, но и по-русски: она вдвое больше предыдущей и сильно отличается от неё методологически.

Дело не только в том, что общее количество юродивых, найденных мною в средневековых источниках, выросло по сравнению с «Византийским юродством» чуть не вполовину: важнее, что я задался вопросами, которые десять лет назад почему-то не приходили в голову: кто из тех, кого именуют юродивыми, суть мифологические персонажи, кто – живые люди, подделывающиеся (одни искренне, другие корыстно) под этих персонажей, кто – безумцы, чья болезнь угодила под благочестивую интерпретацию, и, наконец, кто те авторы, от которых мы всё это узнаём, чего они хотят и на какую читательскую реакцию рассчитывают.

Культурная ситуация юродства на поверку вышла гораздо сложнее, чем мне когда-то представлялось: мало того, что даже по самим христианским правилам игры юродивый постоянно должен что-то изображать – те, кто изображает юродивых, практикуют лицедейство в квадрате, а те, кто нам всё это изображает художественными средствами, в кубе! Эта зеркальная анфилада изображений уходит в бесконечность, и мне теперь весьма странно, что раньше я довольствовался термином «юродивый», словно понятной и всё разъясняющей музейной биркой.

Отдельно надо сказать, что в новом варианте совершенно изменена древнерусская часть монографии; она настолько расширилась, что теперь уже невозможно игнорировать её в заголовке. По этой и всем другим поименованным причинам книга называется «Блаженные похабы (культурная история юродства)» без конкретной географической привязки.

Последнее принципиальное обновление библиографии стало возможно благодаря моей двухмесячной командировке в Мюнхен (2003-2004 гг.) по стипендии Alexander von Humboldt-Stiftung. Концептуальное же обновление книги было бы затруднительным, если бы коллеги не делились со мною своей эрудицией. В первую очередь я благодарен В. М. Живову, Л. В. Мошковой, О. С. Поповой, Э. С. Смирновой, Б. Н. Флоре и С. Франклину, но особенно признателен А. А. Турилову, без чьих энциклопедических познаний и бескорыстной готовности помочь русская часть монографии вряд ли могла бы состояться.

Публикация книги стала возможна благодаря издательскому гранту РФФИ.

С. А. Иванов Москва, 28 июня 2005 г.

Сегодня слова «похабный» и «блаженный» означают весьма различные вещи. Между тем в древнерусском языке они описывали одно и то же явление, для которого ныне осталось единственное слово: «юродство». Если вдуматься, не так уж и странно.

В настоящей работе юродивым будет именоваться человек, который публично симулирует сумасшествие, прикидывается дураком или шокирует окружающих нарочитой разнузданностью. Но это определение необходимо ещё сузить: разного рода экстравагантность может быть названа юродством лишь в том случае, если её свидетели усматривают за ней не просто душевное здоровье или сугубую нравственность, а ещё и некую особую мотивацию, отсылку к иной реальности. В контексте православной культуры эта реальность – божественная; в контексте светской культуры Нового времени – психологическая. В обоих случаях задача юродства – показать, что вроде бы очевидное в действительности обманчиво; при этом «религиозный» юродивый намекает на неисповедимость высшего суда, а «светский» – на собственные невидимые миру достоинства. В нашем языке второй смысл юродства закономерно развился из первого. Сам тот факт, что при разговоре об этом древнем и странном феномене русские (и только они одни) могут без кавычек и дополнительных пояснений употреблять слово своего современного языка, чрезвычайно показателен: он демонстрирует важность и укорененность данного явления в нашей культуре.