Блаженные похабы

Иванов Сергей Аркадьевич

Подобно тому как солнце не может запачкать свои лучи, освещая грязь, точно так же душа или разум сподобившегося благодати человека, несущего Бога в себе, не могут загрязниться, даже если его чистейшему телу случится вываляться в грязи, так сказать, человеческих тел, что вообще-то несвойственно благо- честивым [370] . Мало того, праведник не повредится в своей вере и не отделится от своего Господа, даже если окажется заперт с тысячами неверных, нечестивых, замаранных и, голый телом, соединится с ними, тоже голыми (* * * ) (Eth. VI. 202—211).

370

Французский переводчик хватается за эту оговорку и сопровождает ее ликующим примечанием: «Речь не идет о том известном эксгибиционизме… от которого не свободны некоторые жития святых, например Симеона Юродивого» (Eth., р. 125). Но последующий текст опровергает благочестивого комментатора.

Но

можно ли по крайней мере надеяться, что «праведник» Симеона лишь покорствует обстоятельствам, но сам инициативы не проявляет? Как бы не так!

И отныне ты не будешь делать различия мужского и женского [ср. с. ИЗ] и не претерпишь от этого никакого вреда… но, встречаясь и общаясь с мужчинами и женщинами и целуя их (* *), ты пребудешь неповрежденным и неподвижным [плотью]… и будешь смотреть на них и обращать на них внимание, как на ценные члены Христовы и храмы Божьи (Eth. VI, 462—469) [371] .

371

Тут Симеон спохватывается и добавляет: «А до того как достии», ср., например: Nau F. Histoires I I ROC. V. 3, 1908, p. 269; Schwartz E. Kyrillos von Skythopolis. Leipzig, 1939, p. 36.27.

Но поцелуи, в конце-то концов, есть предел провокации? Пустые надежды!

Праведник, даже приближаясь телом к телам [372] , может остаться святым по духу… Если потом ты даже увидишь такого человека безобразничающим и будто бы устремляющимся к срамному действию, — знай, что все это творит мертвое тело! [373]

Ясно, что Симеон имеет здесь в виду своего духовного наставника:

Таким уже ныне, в недавние времена, был святой Симеон, Благоговейный Студит. Он не стыдился членов всякого человека: ни смотреть на голых людей, ни самому являться их взору голым. Ведь он… пребывал неподвижным, неповрежденным и бесстрастным (Hymn. XV, 208—213; ср.: Cat. VI, 300—305).

372

373

Symeon le Nouveau Theologien. Hymnes / Ed. J. Koder, tr. J. Para- melle. V. 1—2. Paris, 1967 (далее ссылки в тексте на: Hymn.), IX, 20—28. Ср.: «Тот, кто, по примеру святых отцов, притворно изображает некую страстность, будучи сам бесстрастным… достоин похвалы и блажен… Тот, кто, прикидываясь злым, по видимости изрыгает гнусные слова… обращает к покаянию творящих зло» (Cath. 8, 9—20).

Разумеется, Симеон понимает, что подобное поведение вряд ли можно рекомендовать в качестве образца святости, от этого-то он и преисполняется ярости против воображаемого оппонента:

А если ты, будучи голым и прикоснувшись к плоти, становишься женонеистовым, словно осел или жеребец, то как ты смеешь и святого обвинять? (Hymn. XV, 216—220).

В чем же разница между скабрезностью праведника и скабрезностью грешника? Может быть, дело в том, что настоящий святой лишь «разыгрывает» грех, не совершая его на самом деле? Попробуем разобраться.

Разум святого не запачкается, даже если заглянет ( if у) в мутные и грязные страсти… Даже если иногда ему и захочется войти в рассмотрение этих [страстей], он сделает это ни с какой иной целью, как только чтобы исследовать и понять побуждающие мотивы и механизмы (Eth. VI, 258, 260—268).

Итак, «бесстрастный» лишь «заглядывает, свесившись» в бездну страстей. К этому мы уже привыкли, это его обычное состояние. Но чем же тогда отличается «вхождение», то, которое бывает «иногда» ? Из контекста ясно, что это уже некая следующая ступень: речь идет об эксперименте на себе. Праведник уже не изображает грешника, он им становится, причем не в глазах профанов, как раньше, айв своих собственных. Правда, Симеон пытается обосновать это погружение во грех интересами духовных чад (Eth. VI, 269— 328; Cat. XX, 83—85), но вряд ли он и сам верит в это оправдание: в его духовном мире нет места для помощи другому, его концепция спасения глубоко индивидуалистична [374] . Так что все эксперименты с грехом и бесстрастием — это игра «праведника» непосредственно с Богом. Или автора — с читателем.

374

Каждан А. П. Предварительные замечания о мировоззрении византийского мистика X-XI вв. Симеона // BSL. V. 28. 1967, р. 19—21, 37—38.

Из трудов Симеона нельзя понять, является ли богоизбранность результатом аскетических усилий или харизматическим даром [375] . В любом случае достигший ее уже не обязан дальше

никак подтверждать свою святость. Дар этот не отнимается, что бы ни натворил «бесстрастный».

С другой же стороны, Симеон понимает, что, отвергнув объективный критерий греховности, он загоняет себя в ловушку — именно отсюда его бессильная ярость, когда он пишет о «настоящих» юродивых (см. с. 175): они как бы демонстрируют ему логические последствия его собственной теории. Симеон не может идти до конца за идеей харизматичности, потому что тогда пришлось бы совсем отвергнуть церковную иерархию и даже церковные таинства, а на такое он все же не решается.

375

Fraigneau-Julien В. Les sens spirituels et la vision de Dieu selon Symeon le Nouveau Theologien. Paris, 1985, p. 138.

В отличие от своего духовного наставника, Симеон, за пределами собственных сочинений, позволял себе «юродствовать» лишь в том бытовом смысле, в котором это слово употребляется в русском языке сейчас. Как мы уже упоминали, Новый Богослов был отправлен в ссылку за самовольную канонизацию учителя. По утверждению Никиты Стифата, главным врагом Симеона был патриарший синкел Стефан Никомидийский. Именно он боролся против культа Симеона Благоговейного, именно он (с «рационалистических» позиций) яростно полемизировал с Симеоном по теологическим вопросам, они оба явно ненавидели друг друга также и на личном уровне — тем самым, когда в результате интриг синкела Новый Богослов был сослан, именно Стефан мог считать себя победителем в этом долгом противостоянии, и именно ему сел писать письмо Симеон, как только прибыл к месту ссылки. Это послание было задумано им как примирительное; следуя евангельскому завету, Симеон благословляет своего гонителя и благодарит Стефана за полученные от него страдания, которые приближают его, Симеона, к Богу. Письмо заканчивается словами:

Если у тебя еще осталось в запасе что-нибудь, что бы ты мог добавить к счастью и славе любящих тебя, пожалуйста, сделай это не колеблясь, дабы умножилась тебе отплата и щедрее было тебе воздаяние от Бога. Будь здоров! (132—134).

Искать мук и молиться за обидчиков — нормальное поведение всякого святого. Но при этом каждое слово письма дышит такой испепеляющей ненавистью, что никто не воспринял бы его как образец христианского смирения. На этом примере хорошо видно, как величайшее самоуничижение сливается у Симеона с величайшей гордыней [376] .

376

«В этом постоянном самоуничижении неожиданно и противоречиво обнаруживается невиданная гордость», — справедливо замечает А. Каждан о Симеоне, хотя и по другому поводу (Каждан А. П. Предварительные замечания, с. 30).

А это и есть «юродствование».

Здесь пришло время поговорить о соотношении юродства и ереси. Та сирийская «Книга степеней», о которой мы уже говорили (см. с. 38), легла в основу ереси мессали- ан, распространившейся в IV в. на востоке Империи и осужденной (под именем ереси евстафиан) Гангрским собором. Впоследствии это течение в разных формах просуществовало вплоть до гибели Византии. Не будем касаться доктринальных расхождений мессалианизма и православия: они подчас ничтожны [377] . Обратим внимание на то, как вели себя еретики. Согласно свидетельству Епи- фания, мужчины с женщинами… вместе спят на площадях, поскольку, как они говорят, у них нет имущества на земле.

377

См.: Hausherr I. Etudes de spiritualite orientale. Roma, 1969, p. 84—96, 153; Escolan Ph. Monachisme et eglise. Le monachisme syrien du IV au VII siecle: un monachisme charismatique. Paris, 1999, p. 121—123.

Ни в чем для них нет препятствия … слова же их напоминают речи безумцев … Поста они вообще не знают… но иногда до ночи молятся, ничего не евши… Все они творят безбоязненно (?)… Что же до мерзости распутства (* ?)… то ее у них хватает [378] .

[Мессалиане, по словам Феодорита Киррского,] делают и другие безумные вещи (* ): внезапно подпрыгивают и хвалятся, что перепрыгивают бесов, или изображают стрельбу из лука, утверждая при этом, что поражают бесов, и многое еще творят, исполненное такого же безумия [379] .

378

S. Epiphanii Ancoratus und Panarion / Ed. К. Holl. V. 3. Leipzig, 1933, p. 487.

379

Theodoreti Cyrrhensis Haereticarum fabularum compendium // PG. V. 83. Paris, 1857—1866, col. 432.