Блаженство по Августину
Шрифт:
«Te Deum laudamus» Святого Амвросия Медиоланского наверняка звучал проникновенно и тогда и потом.
«Благодарю Тебя, Боже мой. Откуда и куда повел Ты воспоминания мои, чтобы я исповедал Тебе о каких великих событиях я позабыл?.. Потому я так и плакал за пением Твоих гимнов; давно вздыхал я о Тебе и наконец вдохнул веяние ветра, насколько проникал он в дом из травы…»
КАПИТУЛ XXI
Весной и летом после крещения Аврелий оставался в Медиолане. Пускай его ученики Алипий и Эводий наперебой уговаривали возвратиться в Африку, он все же предпочел хоть изредка видеться и беседовать с Амвросием. Сына Аврелий поместил в грамматическую школу к Верекунду и Небридию. А большую часть дневного и вечернего времени старался уделять религиозно-философским трудам. Потому как на их написание его благословил епископ Амвросий, с удовольствием ознакомившийся с «Диалогами» и трактатом «О музыке».
В сентябрьские иды Амвросий уехал в Аквилею. Этoт отъезд он ему объяснил нежеланием встречаться с узурпатором Максимом, перешедшим через Альпы и направлявшимся со всем воинством в Медиолан. В неотвратимости гражданской войны между западным узурпатором Максимом и кесарем Востока Теодосием епископ Амвросий был полностью убежден и решил переждать в некоторой безвестности смутное тревожное время. Заодно и закончить вне мирской суеты и политических треволнений свой фундаментальный труд «Об обязанностях священнослужителей».
К тому времени кесарь Валентиниан и его мать Юстина уже нашли убежище во владениях Теодосия в греческих Тессалонниках. Факт более чем убедительный.
Рвущегося к империуму Максима и политической смуты Аврелий нисколько не опасался, но тоже рассудил за благо уехать, поскольку ему внушало определенную тревогу душевное состояние матери. Поэтому он поддался на уговоры тагастийского уроженца Эводия, оставившего службу преторианского дознавателя, чтобы вернуться на родину.
И мать на это возвращение согласна, хотя и без особого воодушевления. Просто ей нынче равным образом безразлично, где жить, существовать, чем себя занимать, если она не находится в церкви, не преклоняет молитвенно колени у могил святых мучеников на христианском кладбище или же, когда ее сыну Аврелию попросту недосуг с ней общаться.
В последнее время Моника ему представляется, словно бы человеком, кто неимоверными усилиями добрался до горной вершины, радостно огляделся вокруг и вдруг с горечью понял, что ему предстоит столь же тяжкий и уж вовсе безрадостный, длительный спуск. Только вниз, неважно вперед ли назад.
Быть может, лучше навек остановиться, чтобы навсегда остаться на безжизненном каменном пике? И здесь наверху покончить со всяческой пожизненной мирской маетой? Цель-то ведь достигнута. Чего ж большего желать, маяться?
Наверное, оттого
Как мог, Аврелий постарался красноречиво разубедить мать не поддаваться греху добровольного пассивного самоистребления, не уподобляться языческим философам, с легкостью кончающим с собой по разным неправомерным мотивам, внешним и внутренним. Например, пассивно — уморив себя голодом, или же активно — вскрыв вены.
Право слово, не к лицу христианам самонадеянно и самодеятельно ее, жизнь-то, прекращать, рвать ту самую нить, какая им совсем не принадлежит безраздельно. Ибо и она дается Богом, как и все в этой жизни. Только в смертной болезни безбожия некоторым мнится, что это не так.
Притом преждевременное окончание счетов с данным нам в генесисе одушевленным и одухотворенным телесным бытием вряд ли дарует вечный покой во плоти. Но в ином существовании, может статься, наступит навечно, бесконечно длящейся живой смертью или мертвой жизнью для смертного тела и бессмертной души до и после окончательного Страшного судилища Христова.
Ведь никому неведомо, каким судебным подобием и карающим образом Господь отдает должное воздаяние пассивным самоубийцам, безразличным к жизни и к смерти. Ему отмщение, и Он воздаст.
В любом исходе бесконечное умерщвление и вечный огонь в аду, куда хуже, нежели сравнительно краткая человеческая жизнедеятельность, сгорающая немногим быстрее восковой свечи. Зачем, позвольте спросить, ее жечь с обоих концов? Света от того не слишком прибавится, но общая польза от столь кратковременного освещения несомненно уменьшится…
С большего Аврелию удалось вывести мать из очень знакомого ему состояния слабости духа и душевного тела. Допустим, подобные проявления слабосилия и безволия протекают у всех по-разному, но общие-то признаки-симптомы в каждом случае-казусе найдутся.
Да и лечить их в равном отношении возможно словом. Иногда достаточно словесно обратиться к самому себе, наедине с собой, как это делал кесарь Марк Аврелий. А можно услыхать снизошедшее к ним слово в олицетворенном чудотворении, подобно Моисею или Иоанну Предтече, чтобы облечься новыми духовными силами. Либо обрести благовещательное укрепление духа как Матерь Божья.
Хотя проще всего от ближних своих получить и услышать слова участливого утешения и понимающего облегчения душевных тягот. Так оно лучше всего, если им достает, у них довольно соболезнующего понимания, проникновенного участия и деликатной чувствительности к душевному состоянию тех, кто их окружает.
Видимо, благочестие на круг вошло у Моники в прочувственную привычку и обыкновение, когда задушевного разговора-молитвы с Богом недостаточно. И засим непременно требуется получать простейшие ответы свыше в виде знамений, сновидений, помогающим простым и слабым умам жить и существовать.