Блаженство по Августину
Шрифт:
Вот увидишь, у нас тебя к совершеннолетним мужчинам девушки приобщат в лоне своем, нежно и умело. И о деньгах, мальчик мой, забудь, если я прикажу, и Великая матерь Кибела того желает.
Скажу тебе, мне самой становиться взрослой девушкой, богиня до срока не дозволяет. Вот увижу ее в прорицающем сне, тогда моя первая месячная кровь отворится. К познанию дальнейших божественных таинств меня начнут готовить. Груди и бедра станут подрастать, созревать до плодоносных женских размеров…
КАПИТУЛ XIV
На осенней побывке в родной Тагасте Аврелий не позабыл о Кабиро, сравнивая ее с Моникой. Достоверно, всем женщинам от мала до велика свойственна материнская забота о тех, кого они осознанно или непроизвольно по-женски пожелали приобщить к близким и дорогим себе людям. Вот и Моника встретила почти взрослого, возмужавшего вдали от нее сына с огромной заботливостью и радостной предупредительностью.
В то же время отец, какой-то сникший и потускневший после постигшей его на юге разорительной неудачи, печально от него отдалился. Зато мать, всячески показывающая, насколько она гордится умным, крепким, рослым первенцем, нежданно стала ближе и родней.
О новорожденной дочери, о младшем сыне матрона Моника и думать забыла, сколь скоро к ней вернулся старший. К ее приятному удивлению, он предстал перед матерью семейства чуть ли не совершеннолетним серьезным донельзя молодым мужчиной.
В четырнадцать лет о многом можно всерьез призадуматься, немало понять, если не словесно, то неизреченно и чувственно осознать. Оказывается, его мать вовсе не грозная пожилая матрона, направо и налево щедро раздающая затрещины и оплеухи всем чадам и домочадцам, но красивая и привлекательная во цвете зрелой женственности довольно молодая женщина, какая только-только перешагнула рубеж тридцатипятилетнего возраста.
Ему даже захотелось как-нибудь воочию убедиться, сколь пышными и округлыми выглядят ее обнаженные женские груди без утесняющей их кинкты и складок широкой столы. Но это непристойное пожелание от тут же отогнал прочь, припомнив рассказы римских историков о разнузданном кесаре Нероне и его отношениях со своей родительницей Агриппиной, кого он распорядился умертвить, а потом ощупывал ее нагое тело с развязными прибаутками.
Старинными историями и правдивыми сказаниями историков-анналистов Аврелий устремленно увлекся лишь в этом году. Тогда как заядло читать эпические и прочие артистически измысленные повествования он начал уж давно… должно быть, с позапрошлого лета, когда пригласили играть в гарпастон против чужих школяров-грамматиков.
После же у него учеба пошла как-то легко и гладко, словно по имперским военным дорогам, какие на века, утверждая и подтверждая власть Великого Рима, замостили ровными каменными плитами легионеры и рабы. Будь то с запада на восток, вперед ли назад, возвращаясь к повторению пройденного, с юга на север и обратно, по проторенным путям школьных знаний желательно двигаться вширь и вглубь в различных направлениях
Жизнь учит и школит несколько иначе; ее непроизвольная случайная школа зачастую вынуждает человека бессмысленно кружиться по разбитым дорогам житейских испытаний и передряг. Вне путеводительства и произволения свыше извилисты и тернисты людские пути от рождения до смерти, порой, кому-то кажется, ведущие в никуда, в пустоту, в забвение, облыжно обещающее будто бы вечный кладбищенский покой.
Показалось ли это Аврелию или же оно так произошло по сути дела, но его отец очутился между идоложертвенным камнем и святыней, в каком бы синкретическом вероисповедании их ни принимать.
Патрик не то чтобы постарел и близкой смерти испугался, но смотрится каким-то опустошенным, вдруг лишившимся малой, но существенной частицы мыслящей души. Будто его нетленная душа, однажды ненадолго покинув тело, вернулась в него в неполном, в недостаточном образе-отражении то ли своей божественной первопричины, то ли сатанинской сути отпавшего от Бога злого духа, ее терзающего.
Внешне, в темпераменте и в поведении Патрик вроде бы не очень изменился. По крайней мере, присущего ему скептического жизнелюбия, саркастического отношения к жизненным невзгодам и общежитейским установлениям до конца не утратил.
К большому неудовольствию Моники, за семейным праздничным обедом по оказии четырнадцатилетия и юбилейного наречения именем первенца он громогласно потешался над тем, почему в угоду благочестивым деловым партнерам и докучным набожным родственникам приписался в христианские катехумены.
Бог с вами, ближние наши! И Никейский символ веры он без остатка разделяет, в чем поклялся всеми лебедиными или страусиными яйцами, снесенными Ледой. Разрази его Юпитер, если это не так, громом и молнией, или золотым дождем, не сходя с места и не выходя из-за стола…
Кое-какую крепость духа и цельность натуры отец все же таки себе возвратил, не глядя на то, что в один ненастный несчастный день холодной февральской весной потерял едва ли не целиком патримониальное денежное состояние и наследственное от бабки Ливиллы достояние, опрометчиво вложенные в колонии за южными порубежными горами. Один неукротимый набег разбойных номадов, и у него остались лишь горелые головни на месте усадебных построек, а рядом — истыканные стрелами и копьями тела его вооруженных работников и стражников. Колонов-земледельцев, рабов, табуны коней дикие черные кочевники угнали далеко в степи на юго-восток за безбрежные Ливийские болота.
От общесемейного и без того незначительного благосостояния уцелела всего-навсего материнская контрактная часть в виде дома в Тагасте, а также немногих скудных югеров виноградников и оливковых плантаций за городом. Так Моника обрела хозяйственную власть, но к неудачливому мужу стала относиться с еще большей нежностью и любить его крепче. Именно для него она прихорашивалась, расцвела грешным делом и телом, — позднее сделает безошибочный вывод Аврелий Августин.
Вместе с тем Моника неустанно молила Бога за беспутного супруга, все еще остававшегося наполовину суевером-гентилем, истово просила укрепить его дух и направить на христианские пути истинные.