Блефовать, так с музыкой
Шрифт:
От страшного напряжения в глазах у меня двоилось. Я еще раз перечитала последнюю фразу: «Нет ничего такого, что могло бы оправдать сознательный отказ от счастья». Как это было не похоже на Парамонова, не помню, чтобы он когда-нибудь касался таких предметов: счастье, мечты, надежды. Они ведь не имели ни малейшего отношения к геофизике. И все-таки это написал он. Парамонов! Мне даже показалось, что я слышу его глуховатый голос, как в кино, за кадром.
Преодолевая накатывающую волнами слабость, я принялась за следующий абзац.
«Спроси, зачем я сменил четыре
Ну вот, похоже, все, особых новостей нет. Удвоил свои усилия в области коллекционирования записей и всяких музыкальных аппаратов. Сейчас у меня уже пять магнитофонов, а остальной техники – килограммов на двести. Половину из нее, правда, следует выбросить, чего я не делаю, так как привязан к этим пережиткам прошлого. Очень скучаю по тебе, очень хочу тебя видеть, и иногда, наверное, от смертной тоски, мне кажется, что я тебя люблю».
Я залпом «проглотила» второе письмо, а потом в ушах у меня зазвенело, а перед глазами пошла рябь, напоминающая солнечные блики на воде. Сквозь эти блики я еще могла разглядеть мистера Икс и Ангелочка, которые постепенно от меня удалялись. Я попыталась спрятать письмо в карман, но руки меня не слушались. Ноги тоже. Понятия не имею, чем все это кончилось, потому что сознание мое отключилось, как испорченный телевизор: сначала пропал звук, а потом изображение…
Ангелочек совал мне под нос какой-то пузырек. Спустя мгновение я поняла, что в нем нашатырь, от которого меня пробрало похлеще, чем от стакана водки на пустой желудок. Я взвизгнула и затряслась. А мистер Икс склонил ко мне озабоченное лицо:
– Что, полегчало?
Я клацнула зубами в знак согласия.
На самом деле голова у меня все еще кружилась, но не из-за обморока, а из-за того, что было в письме. Вернее сказать, обморок был следствием прочитанного. Неудивительно, ведь Парамонов никогда не объяснялся мне в любви. Он вообще не говорил ничего из того, что мужчины говорят женщинам, когда хотят добиться их благосклонности. Возможно, боялся показаться неоригинальным, возможно, я была не слишком требовательна. Ему не пришлось прилагать особенных усилий для того, чтобы я в него влюбилась, а вот я, хоть и жарила для него картошку и стирала его рубашки, так ни разу и не услышала заветных слов. Он на это так и не сподобился. И каждый раз, когда я осторожно, с помощью наводящих вопросов пробовала выпытать у него, что же его во мне привлекло, Парамонов невнятно отшучивался.
Потом, уже излечившись от парамонозависимости, я пришла к выводу, что ни мои красивые глазки, ни ямочки на щеках, ни стройные ножки, ни даже кулинарные таланты были ни при чем. Если я чем и «купила» нищего геофизика, то только своей неприхотливостью. Мне не нужно было дарить ни цветов, ни духов… Мне хватало одной улыбки, одного прикосновения или даже
Пока я барахталась в пучине сожалений, мистер Икс и Ангелочек даром время не теряли, рассматривали конверт.
– Штемпель смазанный, ничего не разберешь, ни числа, ни откуда послали, – жаловался Ангелочек.
– Что, ничего нельзя сделать? – встревожился мистер Икс.
– Почему, можно, у меня есть один приятель, эксперт-криминалист, он и не такие загадки разгадывает, – похвастался Ангелочек.
– Тогда быстро к своему суперприятелю, – приказал мистер Икс, – одна нога там, другая здесь.
Ангелочек был сама исполнительность: вжик – и его уже нет. А его босс погрузился в задумчивость, а вынырнув из нее, с надеждой произнес:
– Нужно непременно выяснить, откуда послано письмо, может, этот оригинал Парамонов еще там и…
– Его там нет, – прервала я мистера Икс. Какой смысл скрывать, что Парамонов умер.
– Там? – мистер Икс затаил дыхание. – Значит, вы знаете, откуда послано письмо?
– Понятия не имею, – пожала я плечами.
– Тогда вы знаете, где Парамонов? – спросил он вкрадчиво, словно боялся спугнуть удачу. – Доверьтесь нам. Клянусь, мы не обидим вашего Парамонова, в конце концов, это не в наших интересах… Ему же лучше будет, если мы возьмем его под свое крыло, потому что за ним охотятся такие одиозные фигуры…
Бедный Парамонов, он никогда не узнает про то, какие люди мечтали взять его под «свое крыло», и про то, какие «одиозные фигуры» за ним охотились. Так же как омоновцы с тридцать седьмого километра никогда не узнают, из кого они выбили дух. Он ведь был для них всего лишь упакованным лохом с долларами в карманах, а у них нервная, низкооплачиваемая работа. И убивать они его не хотели, разумеется, просто он чересчур хлипким оказался. Можно сказать, Парамонов пал жертвой собственной сентиментальности, прежде ему несвойственной. Сидел бы в своей Америке, ничего такого с ним не произошло бы. И со мной тоже. Правда, тогда бы я не получила письма с объяснением в любви.
– Эй? Вам что, опять плохо? – Моя задумчивость встревожила мистера Икс. Того и гляди опять нашатырь под нос сунет. Ну нет, только не это.
– Со мной все в порядке, – поспешила я его успокоить, – а что касается Парамонова, то он в морге на тридцать седьмом километре.
– Что? – Мистер Икс зашатался и схватился за сердце, теперь уже мне впору было бежать за нашатырем. Вот уж не думала, что он такой слабак.
– Парамонов в морге на тридцать седьмом километре, – повторила я, удивляясь собственной бесстрастности, – уже десять дней, по крайней мере. Его зверски избили в милиции.
– И вы что же, сами это видели? – Похоже, я разбила, сердце бедного мистера Икс, который мечтал хорошо нажиться на золотых парамоновских мозгах.
– Нет, – не стала я врать, – не видела, но точно знаю.
– Тогда как же вы можете утверждать… – немного взбодрился мистер Икс. – Может, это не он. – Он покусал нижнюю губу. – Нужно проверить. В каком, вы говорите, он морге?
– На тридцать седьмом километре, – вздохнула я.
– Это где ж такое? – Он пришел в себя до такой степени, что любовно погладил свою безукоризненную прическу.