Блиц
Шрифт:
— Прости? — Она отшатнулась, как будто я дала ей пощечину.
— Я не собираюсь играть в Италии. Я не собираюсь выступать за другую национальную команду. Я не поеду на Олимпийские игры. С меня хватит. Моя последняя игра будет с «Дикими кошками штата Сокровищ».
— Дженнсин, — в мамином голосе звучал ужас, как будто я ударила ее ножом в спину.
— Я люблю тебя, мам. — Мое сердце сжалось, когда от новой волны слез мир стал размытым. — Мы нечасто это говорим. Мы должны это исправить.
— Дженнсин. — Потрясение
Возможно, мы обе уйдем отсюда сегодня вечером с разбитыми сердцами.
— Я надеюсь, ты сможешь найти способ полюбить меня просто потому, что я твоя дочь, — прошептала я. — Без волейбола.
Она уставилась на меня, разинув рот. В ее глазах тоже стояли слезы.
Это была моя вина. Я слишком долго притворялась. Я скрывала свои чувства и сомнения. Я позволяла ей взять инициативу в свои руки, и когда наши разговоры сводились к волейболу, никогда не нажимала на тормоза.
Наверное, была тысяча лучших и более мягких способов сообщить эту новость. Может быть, если бы она поздоровалась со мной сегодня вечером, вместо того чтобы сообщить, что я теряю форму, я бы смягчила удар.
Но теперь я была свободна. Наконец-то я была свободна.
Мне больше нечего было сказать маме, поэтому я одарила ее доброй улыбкой, поправила лямку рюкзака и пошла по коридору к выходу.
— Дженнсин? — Мама остановила меня, прежде чем я успела открыть дверь.
Я встретилась с ней взглядом, ненавидя себя за то, что из-за меня у нее на глазах выступили слезы. Зная, что это неизбежно.
— Да?
— Я правда люблю тебя. Очень сильно. Я не… — Она с трудом сглотнула. — Я не знаю, кто я без волейбола.
— Может быть, мы сможем разобраться с этим вместе.
— Может быть. — Мама прижала руку к сердцу. — Нужно многое обдумать и переварить.
— Я понимаю. — Хотя у меня была большая часть этого сезона и моего пребывания в Мишне, чтобы прийти к такому выводу, она все еще колебалась.
— Я бы хотела прийти и посмотреть другие твои игры в эти выходные, — сказала она. — Мой рейс только в воскресенье утром.
У меня так и вертелись на языке слова, что я была бы рада видеть ее рядом, если она не будет забрасывать меня критикой. Что моя форма не ухудшалась, а даже если и ухудшалась, кого это волновало? Мы выигрывали, не так ли?
Но я просто кивнула.
— Я была бы рада. Увидимся завтра.
Мама не последовала за мной, когда я выходила из манежа. Она отошла в сторону и дала себе время переварить эту новость. Я не была уверена, чего ожидать от нее на остальных матчах этого турнира, но надеялась, что, если «Дикие кошки» выиграют, она, по крайней мере, порадуется за эту команду. Ради меня.
Мои конечности онемели, когда я села в машину и тихо поехала домой. Я надеялась, что на рассвете у меня все еще будут отношения с мамой. Но что бы она ни решила, это было сделано.
Я
О мой бог. Я закончила.
Бесчисленные часы тренировок. Годы игр. Турниры, команды и путешествия.
Все это почти закончилось. Я почти покончила с волейболом. Что теперь?
Эмоциональная волна нахлынула на меня в тот момент, когда я припарковалась в гараже. От этого у меня перехватило дыхание и ребра сжались. Слезы хлынули из моих глаз, потекли по щекам и упали мне на колени. Рыдания сотрясали все мое тело, пока я пыталась глотнуть воздуха.
Трясущейся рукой мне удалось открыть дверцу машины. Когда я вскочила на ноги, у меня подкосились колени, и я плакала так сильно, как никогда в жизни.
Я закончила.
Это было грустно. Это было облегчение. Это было страшно и волнующе.
Человек, посвятивший свою жизнь спорту, пожалел о каждом сказанном маме слове. А человек, который хотел заниматься чем угодно, кроме волейбола, который годами скрывал свои чувства, был невероятно рад рассказать правду. Эти два человека были в состоянии войны, и, хотя я знала, кто победит, мне все равно было больно.
Еще один всхлип вырвался наружу. Слезы никак не хотели прекращаться, поэтому я зажала рот рукой и пошла.
Не в свой дом. Не наверх, в свою спальню.
Я вышла из открытой двери гаража и пересекла подъездную дорожку к дому Торена. Я направилась прямо к его входной двери.
Она была не заперта.
Он появился на пороге, как только я вошла внутрь. Один взгляд на мое лицо, и он раскрыл объятия.
— Что случилось? Это была твоя мама?
— Я ухожу, — сказав это вслух, я расплакалась еще сильнее, когда упала ему на грудь и, икая, попыталась объяснить. — Я-я сказала маме, что закончила. Что это мой последний сезон.
— Детка. — Одна рука обхватила мой затылок, а другая легла на поясницу, придвигая меня еще ближе. — Дыши.
Я кивнула, пытаясь сделать глубокий вдох, пока его рука двигалась вверх и вниз по моей спине.
— Я знала, что это произойдет. Я просто… это больно и в то же время не важно. Я не могу этого понять.
— Ты поймешь.
— Кто я вообще такая без волейбола?
Торен подвинулся, взял мое лицо в ладони. Его большие пальцы поймали слезы, которые никак не могли остановиться, и вытерли их насухо.
— Ты моя Дженнсин.
Я посмотрела ему в глаза, уверенная, что он слишком хорош, чтобы быть правдой.
Почему Торен вообще хотел меня? У него могла бы быть женщина, которая знала бы себя. У которой была бы карьера, жизнь и все такое прочее. У него могла бы быть женщина ближе к его возрасту. Почему я?
У меня было слишком тяжело на сердце, чтобы спрашивать. Углубиться в разговор, который, несомненно, привел бы к вопросам о моем прошлом, на которые я не была готова ответить.