Блин – охотник за ворами
Шрифт:
– Чтобы девушка дралась?! – притворно ужасается вторая темная сторона, самая коварная. – Нет, это никуда не годится! Пускай он меня провожает, сегодня потерплю. А завтра пойду домой с другим. Тогда они передерутся из-за меня, а я посмотрю!
При этом все четыре стороны девчачьей души говорят одновременно. Они спорят и кричат; одна смеется, другая куксится, третья и четвертая сговариваются против первой…
Поэтому не удивляйтесь, если девчонка пойдет с вами из школы, потом стукнет вас мешком и убежит, а назавтра будет строить
Ирка сидела на холодильнике за помойкой и ровным счетом ничего не делала. По ее лицу, пустому и печальному, Блинков-младший догадался, что ждет она уже давно (угадайте с одного раза кого) и успела здорово устать и разозлиться.
Он подошел и сказал:
– Ир, дело есть. Давай по-быстрому мириться. Иногда случались чудеса: Ирка понимала, что
существуют на свете вещи посерьезней, чем ее обиды. Например, уголовные расследования. Но сейчас чуда не случилось. Она смерила Блинкова-младшего презрительным взглядом и заявила:
– Я ждала тебя только для того, чтобы передать горячий привет от Надечки с Валечкой. Они раскрутили на американские горки Князя и просили тебе напомнить, что завтра твоя очередь. С Князем они тоже целовались. На этом самом месте!
И разъяренная Ирка изо всей силы стукнула кулаком по холодильнику. Конечно, ушиблась.
И тут же включила это в список грехов Блинкова-младшего:
– Все из-за тебя, Митяище противный!
– Богомерзкий, – добавил Блинков-младший. Это звучало красиво, как название какого-нибудь редкого растения: Аконит Джунгарский, Митяище Противный Богомерзкий.
Лучше бы он помалкивал! Иногда Ирка совсем не понимала шуток, и сейчас был как раз такой момент. С дрожащими от обиды губами она спрыгнула с холодильника и побежала к своему подъезду.
В другое время Блинков-младший выждал бы денек, пока Ирка не остынет, и пошел бы мириться. А если подождать подольше, она сама позвонит – это проверено, сколько раз бывало. Но сейчас у него не было ни дня, ни даже часа. Монтер ждать не будет. Если не раскрыть преступление по горячим следам, он успеет продать картины. Пришлось догонять Ирку, хотя Блинков-младший знал, что простить она его, конечно, простит, но нервы помотает.
Когда Митек вбежал в подъезд, за ней захлопывались двери лифта. Он загадал: если Ирка сунет ногу между дверями и пустит его в лифт, то они помирятся. А если уедет одна, то мириться придется долго и, может быть, даже не сегодня.
Ирка сунула ногу, двери стукнулись о ее кроссовку и разъехались. Блинков-младший вошел в кабину. А она вышла, поджав губы и отворачиваясь. Наверное, вспомнила, что с утра решила не разговаривать с предателем.
Понятно, Митек не уступил Ирке в ее то ли благородстве, то ли вредности. Он тоже выскочил из лифта и жестом пригласил Ирку войти. Ирка отрицательно помотала головой и подтолкнула его к лифту. Он тоже помотал головой
Двери захлопнулись, и лифт уехал на верхние этажи.
Ирка запыхтела, раздувая ноздри, и не выдержала:
– Вот так всегда! Ты как собака на сене!
– Собака на сене сама не ест и другим не дает, а я тебя пускал в лифт, – справедливо возразил Блинков-младший.
– Скажешь, я тебя не пускала?!
– Не скажу. Пускала.
– Вот я и говорю: собака на сене. Сам не поехал и мне не дал! – безо всякой логики заявила Ирка.
– Ну почему же «не дал», когда я тебя пускал в лифт!? – удивился Блинков-младший.
– Потому что я в одном лифте с предателями не езжу! – крикнула ему в лицо Ирка и заплакала.
Блинков-младший обнял ее за плечи и повел по лестнице. А то выйдет кто-нибудь из лифта и увидит Ирку зареванной. Она вяло дергала плечом, пытаясь стряхнуть его руку, но это уже не всерьез. Если бы всерьез, Блинков-младший получил бы затрещину.
Можно было считать, что они помирились.
Такая уж девчонка была эта Ирка. Вредная и злопамятная. Верная и умеющая прощать. Отважная трусиха и умная дуреха.
Если кто-то из читателей моей повести знает девчонку, у которой есть одни хорошие Иркины качества и нет плохих, значит, он ее неважно знает.
На втором этаже Ирка сказала:
– Не висни на мне, Митек!
Хотя он вовсе не вис, а, наоборот, помогал ей подниматься. Впрочем, тон у Ирки был миролюбивый.
Между вторым и третьим она сказала «Отвернись!» и села на подоконник сморкаться и вытирать глаза.
Между четвертым и пятым пришлось уже надолго сесть на подоконник. Иркин папа был дома, и ей не хотелось, чтобы он увидел ее с красными глазами.
Тут Блинков-младший и рассказал ей о деле «Младенца с наганом».
При всех Иркиных недостатках она верила ему во всем, что не касалось его отношений с другими девчонками. От нее можно было не ожидать ехидных вопросиков и недоверчивых реплик типа «Врешь!», «Докажи!».
Когда Блинков-младший предъявил раскисший окурок, Ирка отнеслась к нему с уважением, которого заслуживают вещественные доказательства. Она заметила, что главная для экспертизы часть улики – фильтр – совсем не подмокла. Значит, на нем сохранилась высохшая слюна преступника! Не зря Блинков-младший спасал окурок из милицейской банки с водой.
Уговаривать Ирку поехать в музей не пришлось. Это само собой разумелось. Другое дело, что не обошлось без спора. Было четверть шестого, а музей закрывался в семь. Блинков-младший считал, что времени у них впритык. Час уйдет на дорогу, а музей не магазин, туда не пустят за пятнадцать минут до закрытия. А Ирке хотелось немедленно примерить трехсотдолларовые джинсы. В конце концов Блинков-младший уступил, рассудив, что больше времени уйдет на споры. Он отдал Ирке ключи от своей квартиры, а сам пошел предупредить ее папу.