Блистательный Химьяр и плиссировка юбок
Шрифт:
В Бухарском эмирате красильным ремеслом тоже занимались исключительно евреи (пока европейские ткани не хлынули, но до войны еще промысел держался). Надо сказать, что Бухара — место гнуснейшего антисемитизма и мерзейшего — даже по меркам мусульманского мира — угнетения евреев. Поэтому, когда после Октябрьской революции казалось, что положение изменится, на первую в Бухаре первомайскую демонстрацию вышли и обитатели еврейского квартала. В руках у них были транспаранты: «Долой угнетателей! Да здравствуют трудящиеся и красильщики!»
…И плиссировка юбок
Один мой приятель, человек сугубо православный, отлично говорил на идише. Так хорошо, что пожилые евреи вглядывались в его славянское лицо и говорили: «Ан эмесдыкер идишер пунем!» —
Жители Кобеляк (имеются в виду уцелевшие — в основном те, кто успел эвакуироваться) перебрались на новое место жительства, потому что Кобеляки (ах, как они их вспоминали!) в качестве идишер штетл попросту перестали существовать.
Даже в Москве кобелякинцы занялись тем, к чему привыкли за несколько столетий в родном селе. А были среди них и бондари, и мелкие торговцы (гос- и коопслужащие), и портные, и сапожники, и… далее полный набор еврейских местечковых профессий. Но кадок и бочек, даже от лучшего кобелякинского мастера, в Москве, сами понимаете, не требовалось; лучший портной или парикмахер могли занять тут место, скажем так, довольно скромное. Сапожник — тот сел на углу и делал то же самое, что в Кобеляках: для него разница между городами оказалась не столь существенной. Самым зажиточным и культурным человеком оказался, конечно же, фотограф: он даже по будням ходил в шляпе и с галстуком и первым в семье начал говорить по-русски. Интеллигент!
Но рано или поздно все как-то пристроились. И вот тут-то мы сделаем небольшое историческое отступление.
Молодому читателю, быть может, трудно в это поверить, но в те послевоенные времена (и много позже, кстати) не хватало буквально всего. И обычно, покупая, скажем, брюки или крепдешиновое платье, люди рассчитывали на то, что вещь должна служить много лет. А поскольку вещи — даже самые качественные — все же изнашиваются, их периодически ремонтировали. Что там костюм! Чулки — и те покупали не каждый год! И появились мастерские «Поднятие петель на чулках». Обычно мастерская специализировалась не на одних чулках, поэтому вывеска выглядела следующим образом: «Мелкий ремонт одежды, поднятие петель на чулках и плиссировка юбок». В те годы как раз вошли в моду плиссированные юбки, как в трофейных фильмах, а промышленность, запланированная на пять лет вперед, их упорно не выпускала. Зато вы могли принести юбку в мастерскую и получить назад плиссированной — в точности как у Дины Дурбан. К «скороходовским» ботинкам вам подклеивали толстую подошву из микропорки, и вы выглядели настоящим стилягой из фельетона «Плесень» в «Комсомолке».
Рядом красили ткани и кожаные изделия. А поодаль заполняли и ремонтировали шариковые ручки. Они, кстати, мало походили на продукцию фирмы «BiC». Эти детища отечественной промышленности появились в начале 50-х, мерзко протекали и пачкали карманы. Однако после мук с чернильницами-непроливайками все же стали предметом повышенного спроса. Власти отреагировали на них традиционно: школьное начальство запретило пользоваться ими в школе, а общегосударственное — подписывать ими документы. И то правда: достаточно было приложить мякоть ладони к свежей подписи — и злоумышленник получал простейший поддельный штамп с чужим факсимиле. Заполнялись ручки при помощи большого стационарного алюминиевого насоса.
Вот всем этим и занялись вечно печальные скромные евреи. Причина тому проста: местечковая привычка к работе в сфере обслуживания. Как бы ни был мастеровит еврей, он все же предпочитал, по возможности, работать в одиночку или в крайнем случае с родственниками. И — скажем честно — ничего так не боялся, как оказаться в большом нееврейском коллективе. Вторая причина в том, что евреям свойственно быстро приспосабливаться к новым
Так вот многие профессии, записанные в общем мнении за евреями и самими евреями излюбленные, были и солидны, и надежны. К примеру, мужской и женский портной.
Помните ли вы «мужского и женского портного Абрама Пружинера», чей комиссарский приказ так остроумно обыграли милые и интеллигентные герои «Белой гвардии» Булгакова? Им действительно было смешно, что власть в городе перешла в руки этого Пружинера, коему на роду написано было шить им костюмы «по последней парижской моде». «Парижской», конечно же, как ее представляли себе в Киеве, Одессе, а то и в Бердичеве. Но дело не в этом. Дело в том, что Абрам Пружинер выглядел совершенно естественно в роли портного и совершенно нелепо в любой другой.
И правда: в списке «еврейских профессий» портной, несомненно, занимал достойное место. Такой Пружинер зачастую не имел даже швейной машинки Зингера и шил все руками. И неплохо, кстати. Когда, спасаясь от немцев, многие польские евреи (включая украинских, белорусских и литовских) попали в Великобританию и открыли там свои мастерские, они быстро смогли разбогатеть. Разумеется, не вывеской «Лондонский портной из Быдгощи» — кого-кого, а лондонских портных в Англии хватало (и те из них, кто хотел быть заметен, именовали себя «парижскими» и «римскими»). Дело было в другом: как поется в русской народной песне «Дубинушка», «англичанин-мудрец, чтоб работе помочь, изобрел за машиной машину». Поэтому в Англии портных, которые умели шить руками, почти не осталось, а те, кто остался, брали за свой труд непомерно высокую плату. Евреи же, навыками машинного шитья в стране исхода не овладевшие, шили, естественно, только руками и брали умеренно, но и это казалось им большими деньгами по сравнению с прежними гонорарами. Сейчас, конечно, те из евреев, которые в Британии осели и остались при игле («мит а нудл», как поется на идише), руками шить разучились, и все вещи, требующие ручной обработки или доработки, отправляются в какую-нибудь страну Восточной Европы или Азии. Но не об этих англизированных уже пружинерах разговор.
Разговор идет о том, почему профессия портного — а с ней фамилии Хаят, Хаяс, Шнейдер, Шнейдерман, Портной и даже Портнов — так распространена у евреев. Во-первых, приличное ремесло, наследственная профессия — а хазоке, — как говорится, всегда себя и семью прокормишь. Хоть в лагерь попади, и там не пропадешь. И требуется для дела всего лишь набор иголок и ножницы, и свой гешефт всегда с собой носишь.
Во-вторых, отцы-деды этим занимались. А почему?
Тут нам надо вернуться в средневековую Европу с ее напрочь закрытыми для чужаков ремесленными гильдиями. И в гильдию портных еврей ни в средневековой Германии, ни в существенно менее антисемитской Италии попасть никак не мог. Но за евреями было записано право торговли подержанными вещами. Они их скупали, чистили и ремонтировали для приобретения товарного вида. И достигли в этом столь большого искусства, что отличить такую вещь от новой было почти невозможно. (Ну, если не особо приглядываться.)
В Средние века бедноты было много больше, чем даже сейчас в России, и беднота эта предпочитала покупать дешевые вещи у евреев, хотя религиозные взгляды их отнюдь не разделяла. В городских хрониках Европы сохранилось немало записей с жалобами христианских портных на евреев, что, мол, эти последние вместо старья торгуют запрещенным им к торговле новым товаром. И каждая проверка показывала, что обвинение зиждется на песке: хитроумные евреи ухитрялись старью придавать вид почти совершенно новых вещей. А поскольку возможностей приложения труда в средневековом гетто было не очень много, желающих работать в «шматес-бизнесе» — как впоследствии будут говорить в Америке — хватало.