Блистательный маркиз
Шрифт:
— В этом нет вашей вины, — сказал Джеймс, завораживая ее своим пристальным взглядом. — У любви нет предела. Если сердце вашего отца не смогло вместить всю его семью, причиной тому его недостатки, а не ваши. Будь он другим человеком, он бы понял, что его дети — это продолжение его любви к вашей матери. И у него хватило бы сил жить дальше без нее.
Элизабет задумалась над его словами, чувствуя, как они медленно проникают в ее сердце. Она понимала, что он прав, что поступок отца явился результатом его слабости, а не ее. Однако не могла принять этого и смириться.
— Наверное, ваши родители очень любили друг друга, — мягко сказала она.
Джеймс несколько отпрянул с удивленным видом.
— Мои родители… — медленно произнес он. — Это не был брак по любви.
— О! — вымолвила она. — Может, это к лучшему. Ведь мои родители…
— Поступок вашего отца, — перебил ее Джеймс, — был ошибкой, проявлением слабости и трусости. Тогда как поступок моего отца…
При виде боли в его темных глазах Элизабет стиснула его руки.
— Своим поступком мой отец, — свирепо повторил он, — заслужил себе место в аду.
Элизабет ощутила сухость во рту.
— Что сделал ваш отец?
Последовала долгая пауза, прежде чем Джеймс наконец произнес очень странным тоном:
— Мне было шесть, когда умерла моя мать.
Элизабет выжидающе молчала.
— Мне сказали, что она упала с лестницы. Сломала себе шею. Ужасная трагедия, как они говорили.
— О нет! — невольно вырвалось у Элизабет.
Джеймс резко повернул голову и посмотрел ей в лицо.
— Она всегда пыталась убедить меня в своей неуклюжести, но я видел, как она танцует. У нее была привычка вальсировать без партнера в музыкальной комнате, напевая вполголоса. Она была самой красивой и грациозной женщиной из всех, кого я знал. Иногда она подхватывала меня на руки и кружилась, усадив меня себе на бедро.
Элизабет попыталась утешить его улыбкой:
— Как я с Лукасом.
Джеймс покачал головой:
— Она не была неловкой. Не было случая, чтобы она наткнулась на что-нибудь или уронила свечу. Он бил ее. Он бил ее каждый проклятый день.
Проглотив подступивший к горлу комок, Элизабет прикусила нижнюю губу. Внезапно неукротимая ярость, с которой он обрушился на Фелпорта, приобрела новый смысл. Этой ярости было больше двух десятилетий. И она слишком долго кипела в его душе.
— А вас… он бил вас? — прошептала она. Он слегка качнул головой:
— Никогда. Я был его наследником. Он постоянно напоминал ей, что она выполнила свое назначение, обеспечив ere наследником. Ведь она была всего лишь его женой, тогда как я был его плотью и кровью.
Озноб прокатился по спине Элизабет. Она поняла, что он цитирует слова, которые не раз слышал.
— К тому же он использовал меня, — продолжил Джеймс. Глаза его потускнели, большие сильные руки дрожали. — Он использовал меня, чтобы лишний раз придраться к ней. Ему, видите ли, не нравились ее методы воспитания. Он приходил в ярость, когда она обнимала или утешала меня. Стоило ей приласкать меня, как он начинал орать, что она превратит
— О Джеймс! — Элизабет протянула руку и погладила его по волосам. Она просто не могла удержаться. Она никогда не видела, чтобы кто-то так нуждался в человеческом участии.
— И я научился не плакать. — Он безнадежно покачал головой. — А спустя некоторое время стал уклоняться от ее объятий. Я надеялся, что тогда у него не будет причин избивать ее.
— Но он не перестал, правда?
— Нет. Всегда находился повод поставить ее на место. И в конечном итоге… — Дыхание с прерывистым шумом вырвалось из его груди. — В конечном итоге он решил, что ее место у подножия лестницы.
Что-то обожгло щеки Элизабет, и она поняла, что плачет.
— Что стало с вами потом?
— Это, — ответил Джеймс окрепшим голосом, — возможно, единственное светлое пятно во всей истории. Явилась моя тетка, сестра моей матери, и практически выкрала меня. Думаю, она давно подозревала, что матери приходилось несладко, но и представить себе не могла, что все так ужасно. Спустя годы она сказала мне, что была бы проклята навеки, если бы позволила моему отцу погубить еще и меня.
— Вы полагаете, он был на это способен?
— Не знаю. Я все-таки представлял некоторую ценность в качестве его единственного наследника. Но он не мог жить, не издеваясь над кем-то, а когда не стало мамы… — Он пожал плечами.
— Должно быть, ваша тетка — незаурядная женщина.
Он посмотрел на нее, более всего желая рассказать ей правду, но не мог себе этого позволить. Пока.
— Да, — сказал он севшим от эмоций голосом. — Она спасла меня. Это так же верно, как если бы она вынесла ребенка из горящего здания.
Элизабет коснулась его щеки.
— Видимо, она все-таки научила вас радоваться жизни.
— Она не оставляла попыток потискать меня, — сказал он. — В течение первого года я всячески уклонялся от проявлений ее любви. Боялся, что если она обнимет меня, то дядя изобьет ее. — С сердитым смешком он взъерошил волосы. — Можете себе такое представить?
— Что еще вы могли подумать? — тихо спросила Элизабет. — Ваш отец был единственным мужчиной, которого вы знали.
— Она научила меня любить. — Он судорожно вздохнул. — Может, я еще не готов к прощению, но что такое любовь, знаю.
— Ваш отец не заслуживает прощения, — сказала она. — Я всегда старалась следовать Божьим заповедям и представляю, что значит подставить другую щеку, но ваш отец не заслуживает прощения.
Джеймс помолчал, затем повернулся к ней и сказал:
— Мне было двадцать, когда он умер. Я не пошел на его похороны.
Последнее оскорбление, которое ребенок может нанести родителю. Элизабет кивнула с мрачным одобрением:
— Вы виделись с ним, пока росли?
— Приходилось иногда. Это было неизбежно. Ведь я его сын. С точки зрения закона у тетки не было никаких прав. Она сильная женщина и сумела подчинить его своей воле. Он никогда не встречал женщин, способных противостоять ему, и не представлял себе, что с ней делать.