Ближе к истине
Шрифт:
На Монинском аэродроме, куда мы возвращались с боевого задания, нас с нетерпением ждали представители Генштаба. Они с жадностью расспрашивали нас, не виде
ли ли мы наших войск вблизи селений на проселочных дорогах и в лесах… Может, в кустарниках, на лесных полянах. А может, кто заметил следы лыжников?..
Мы между собой посмеивались: «Доотходились на заранее подготовленные позиции! Теперь вот с нас требуют сведения о своих войсках».
Но потом оказалось, что это Жуков в глубокой тайне готовил мощное контрнаступление, сосредоточивая у линии фронта под белыми маскировочными сетями технику и пехоту в белых халатах, приказав двигаться только по ночам. Его приказ выполнялся точно. Поэтому генштабисты и допытывались у нас — не заметны ли признаки передвижения наших войск, по которым немецкая авиация могла бы догадаться о сосредоточении сил для удара.
В день, когда мне было приказано
Когда прояснилось, мы взлетели. В районе Икша пересекли линию фронта на малой высоте и подались в глубь территории, занятой противником, готовившим удар по Москве. Нас обстреляли. Мы — ноль внимания. Нам танки нужны. Их мы обнаружили в районе юго — западнее Высоковска. В первой же атаке Решетников погиб. Меня подбили. Впервые. Удар был такой, что самолет чуть не перевернулся на левое крыло. Я подумал, что повредило лонжерон крыла и самолет валится. Уменьшив скорость и подобрав высоту побольше, чтобы не задеть лес или церковные маковки, я обеими руками вцепился в штурвал. Напрягаясь корпусом и ногами, с трудом удерживал самолет в нужном положении. Надо выйти на ориентир, на канал Москва — Волга, уточнить направление и выйти к линии железной дороги на Мытищи. И тут снежный заряд. Вхожу в белую пелену. Слева вдруг промелькнула «туша» аэростата заграждения. Потом еще один, тоже слева, но чугь выше. Это можно и напороться. Отвернул вправо. И тут увидел под собой Всесоюзную сельхозвыставку. Красиво сверху. Понял: я над северной окраиной Москвы. Поворачиваю на Монино. Мышцы стали деревянными от напряжения. Думаю, сейчас отвалятся руки, ноги. Но вот полоса, посадка. Откинулся в кресле, а расслабиться не могу — свело руки от перенапряжения. Меня вынули из кабины и в штаб на санитарной машине — докладывать командиру. Механики принялись осматривать маши-
ну. Долго копались, никак не могли понять, в чем дело. Наконец заметили незначительную погнутость кабанчика флетнера элерона. На нем след скользнувшего снаряда. Пустяк! Но не удержи я самолет в нужном режиме изо всех сил, промедли секунду с момента повреждения — это был бы мой последний вылет.
Под Калугой
Наш 566–й штурмовой авиационный полк базировался на полевом аэродроме вблизи Серпухова. В штаб прибыл заместитель камандующего военно — воздушными силами генерал Жигарев. Кратко объяснил обстановку: «Наши войска заняли Калугу, глубоко вклинились между Брянском и Вязьмой в направлении Смоленска. Пользуясь снегопадами, немцы на станции Полотняный завод из железнодорожных вагонов выгружают много военной техники. Хотят отрезать вклинившуюся конницу Белова. И ударом через Калугу, Тулу снова попытаться взять Москву… Как видите, — он показал на карте, — наши войска расположены совсем недалеко от этого места, но противодействовать немцам мы не можем. По причине отсутствия снарядов — вторые сутки они бомбят наши пути подвоза… Нужно пару штурмовиков, — обратился генерал к командиру полка майору Дачанидзе, — которые в условиях непогоды смогли бы взлететь, достичь цели, несмотря на плотный огонь защиты, поразить противника. Думаю, авиация немцев в эту погоду не летает».
Выполнение этой боевой задачи было поручено мне и молодому выпускнику летных курсов, хорошо умевшему держаться в строю, летчику Мачневу.
Мы быстро вскочили в самолеты, прогрели моторы и вырулили на старт. Я оценил обстановку взлета: слева самолеты и дома деревни Липицы, впереди высокие фермы железнодорожного моста; справа река Ока. Все скрыто в пелене снега. Но ждать, когда распогодится, нельзя: судьбу фронта решали минуты. Сейчас можно сорвать наступление максимум потерей двух самолетов и двух летчиков, а через час, чтоб остановить противника, потребуются жертвы десятков тысяч солдат и горы военной техники. Зеленая ракета, пущенная впереди бежавшими офицерами, означала, что взлетная полоса свободна.
Я взлетел, выдерживая прямую по стрелке указателя поворота. Мой ведомый, летчик Мачнев, ориентировался по моему самолету. Когда под крыльями промелькнули темные фермы моста через Оку, я убедился, что направление взял правильное.
Напряженно трудился мотор, поднимая все выше семитонный бронированный самолет с полными баками горючего, комплектом боеприпасов, в том числе 600 кг бомб и 12 реактивных снарядов под крыльями. Благополучно набрали высоту, не теряя из вида ориентиры на земле. Вышли на исходный пункт маршрута. Теперь надо на бреющем полете (не выше 25 метров над землей), выдерживая заданный курс, по локсодромии лететь на цель.
Сознание того, что в такую погоду немцы не летают и не смогут прицельно стрелять зенитки, создавало ощущение безнаказанности и верного успеха. Но с другой стороны, трудно
Я рассчитывал выскочить на железную дорогу между Полотняным заводом и Калугой. Потом развернуться и под острым углом с ходу атаковать. Но неточность магнитного компаса, неучтенное влияние ветров, некомпенсированное отклонение от курса при обходе препятствий на бреющем полете не позволили мне точно выполнить маневр. Цель появилась перед нами раньше расчетного времени секунд на 25–30. Правда, немцы не готовы были к отражению атаки. Суетливо бегали у орудий. Это давало нам время, чтобы оглядеться, оценить обстановку. Мы увидели, что возле разгружаемых эшелонов скопилось много танков и орудий. И пронеслись над ними. Удалились в сторону Кондрово километров на шесть, развернулись в атаку. Я полагал, что этим маневром мы обманем немцев, создадим видимость, что не заметили цель. Но не тут-то было: как только мы сделали горку, чтобы рассмотреть цель и точно выйти на нее, как перед нами зарябило черными облачками разрывов от зенитных снарядов. Этаким ливнем снизу вверх сыпануло разноцветными трассирующими пулями: немцы ощетинились всеми средствами огня. Пришлось ударить и по зенитчикам. С дистанции около двух километров мы открыли Огонь короткими очередями из пулеметов и пушек. Молнией унеслись реактивные
снаряды. Идем по прямой, чтобы в случае гибели хорошенько «пропахать» эшелоны. Снаряды ложились хорошо. В конце атаки, когда пролетали над центром цели, ахнули всем, что осталось у нас на борту.
Вернулись домой целыми и невредимыми. С небольшими повреждениями самолетов. Пошли докладывать о результатах.
В комнате маленького домика нас ждали генерал Жигарев, командир полка Дачанидзе и начальник штаба. В соседней комнате напряженно умолкли летчики: тоже хотят знать наши результаты.
Доложили. Нас выслушали молча и как-то угрюмо. Я даже подумал, что они большего ждали от нас, чем мы доложили.
Вдруг генерал встал, широко улыбнулся и крепко пожал нам руки.
— Молодцы! Мы получили информацию от наблюдателей: все четыре эшелона уничтожены. Это же подтверждает перехваченная радиограмма немцев: эшелоны горят и рвутся. От имени Советского командования благодарю за отличное выполнение боевого задания в тяжелых метеорологических условиях. Завтра, если будет хорошая погода, слетайте, сфотографируйте свою работу. — И, обратившись к командиру полка, приказал: — На обоих оформляйте материал для представления к званию Героя Советского Союза.
Сутки еще потом рвались горящие эшелоны.
Вынужденная посадка
В один из мартовских дней 1942 года нашему полку было приказано в течение светлого времени дня парами с интервалом в пять минут наносить удары по войскам противника на участке Вязьма — Гжатск, которые движутся по Минской автостраде. Аналогичную задачу выполнял вчера соседний полк. К середине дня полк полег почти полностью.
Наш командир, информированный о потерях соседей, в присутствии командиров эскадрилий и начальника штаба полка наотрез отказался выполнять это боевое задание. Командиру дивизии генералу Трифонову он заявил:
— Вчера по вашей тактике применения штурмовиков
погиб соседний полк. Сегодня вы посылаете на смерть мой полк. Не согласен… Разрешите доложить о моем несогласии командующему.
Генерал сам связался с командующим, и тот поддержал генерала Трифонова. Тут же командир полка был отстранен, вместо него командиром полка был назначен один из командиров эскадрильи.
С интервалом в пять минут полетели пара за парой. В расчетное время не вернулась первая пара. Не вернулась и вторая. Из третьей пары вернулся только один самолет. И тот сильно поврежденный. Вскоре полетел и я в паре с молодым летчиком нового пополнения. Случайно я обнаружил сигнал наведения немцев — поворотную стрелу из огромных красных полотнищ. Этой стрелой указывалось направление полета наших штурмовиков. Хитро придумано! По этой стпеле немецкие истребители безошибочно выходили на цель и мгновенно разделывались с нашими ребятами. Я понял замысел фашистов, приказал ведомому строго следовать за мной. Секунд десять летел по направлению, куда указывала стрела из полотнищ, потом круто повернул направо и снизился почти до вершин леса. Обманутые немецкие истребители, между тем, шли в атаку в направлении, указанном стрелой. Туда, где нас нету. А мы, развернувшись за автострадой, легли на параллельный дороге курс, и туг увидели «кладбище» наших штурмовиков. Они еще дымились тут и там. Нас спасла от гибели случайная моя догадка о назначении стрелы из красных полотнищ. Мало того, мы вышли прямо на цель: впереди виднелась колонна автомашин. По обочине двигались танки.