Ближнее море
Шрифт:
– Настоящая поэзия – язык образов и созвучий. Услышишь стихотворение, и в душе вдруг что-то зашевелится. Поэзия – это откровение.
Откровение или открывание – например, двери в неведомый, прекрасный или ужасный мир.
«Бог создал поэтов, чтобы ему было с кем разговаривать». Поэт говорит с Богом, и Бог говорит с поэтом. Но этот диалог не происходит в закрытом пространстве, вакуум не передает голосов. Бог не просто общается с поэтом, а общается через поэта с другими людьми благодаря тому универсальному языку, которым владеет поэт.
Гойя называл живопись всеобщим языком. Генри Уодсворт Лонгфелло написал: «Музыка –
Но я имею в виду не «бумажную» поэзию, или, точнее, не только ее. Поэзия – язык Бога. Поэт это не просто человек, умеющий считать слоги в строке, пользоваться рифмой или уметь обходиться без нее. Поэт – степень умения говорить с Богом.
Последний вечер
В 1987 году Николай Якимчук договорился с поэтом Геннадием Алексеевым об интервью.
«Было такое ощущение, что у него никто до меня не брал интервью. Признавали, восхищались, любили, были долгие, возможно, содержательные интересные беседы, а вот чтобы записать все это на диктофон… Во всяком случае он был удивлен и сразу же согласился встретиться».
Прощаясь с Алексеевым, Якимчук протянул подборку своих стихов в прозе. Это была рукопись «Книги странника». До этой встречи он не решался показывать кому-либо свои творения. Но упустить шанс получить ответ от верлибриста Алексеева он не мог.
– Хорошо, я посмотрю, – с готовностью согласился Геннадий Иванович, чем снова приятно удивил Николая. Почему-то думалось, что мэтр окажется непременно сильно занятым и его придется неуклюже упрашивать.
– Наверное, у вас и без меня полно дел? Когда можно позвонить, через недельку? Через две?
– Нет, отчего же, сегодня вечером и звоните, – ободряюще улыбнулся Алексеев.
Окрыленный внезапной удачей, Якимчук летел домой, унося в своем диктофоне желанное интервью и предвкушая, что еще скажет ему легендарный поэт.
Впрочем, в тот вечер он не позвонил, а мужественно решил запастись терпением и вновь побеспокоить мэтра денька через три, чтобы уже наверняка.
В трубке раздался женский голос:
– А Геннадий Иванович умер три дня назад, – печально сообщила женщина, и разговор прервался.
Ошарашенный Якимчук бродил по городу, ругая себя за то, что если бы он сделал так, как велел ему Алексеев, то, возможно, еще застал бы того в живых. Потом течение мыслей повернуло в иное русло. Подумалось: «Быть может, последнее, что делал Геннадий Алексеев на этой земле, читал мою рукопись. Как же странно получается». Конечно, Николай не мог этого утверждать наверняка, но ведь Алекссев ясно дал понять, что вечером намерен прочитать «Книгу странника», и в тот же вечер его не стало. Как же все взаимосвязано на этой земле! Какой тревожной алхимией перемешаны наши судьбы, определены встречи и расставания, и как остро повисают заданные вопросы над бездной, в которой растворились ответы. Попробуй поймать ответ на свой вопрос. Вот уже схватил, подтянул. И вдруг вместо него прощальным светом звезды ложатся стихотворные строки:
Тряхнул я ствол мирозданияи звезды посыпались к моим ногам —розовыежелтыеголубыеспелые,сочные,пахучие,но все с острыми,колючимиФантастическая поездка
Они неслись по горной дороге в Закопане. Лем за рулем, рядом его супруга, на заднем сиденье Андрей Балабуха. Лем прекрасно говорил по-русски, и беседа получилась увлекательнейшая. Одно лишь обстоятельство мешало Андрею Дмитриевичу отдаться приятному общению – манера Лема в пылу словесных баталий начисто забывать, где он находится. Что несло в себе вполне реальную опасность, так как пан Станислав был за рулем.
31
Геннадий Алексеев. Из стихотворения «Звездный урожай».
И если в самом начале разговора он лишь изредка поворачивал голову в сторону своего собеседника, то потом, увлекшись, сначала садился вполоборота, далее бросал руль и оборачивался, продолжая болтать и весело глядя в глаза готовому поседеть от ужаса пассажиру.
Тогда жена Лема принималось легонько похлопывать его по руке, на время возвращая к реальности. Он спохватывался, но уже через несколько минут снова поворачивался лицом к собеседнику.
После выхода «Многоточия сборки» приходит вопрос из государственного университета Барселоны: «Что у Балабухи за студия?».
Ответ: Фантастическая!
Это было над Камой крылатою
Однажды Александр Семенович Кушнер пригласил к себе домой Бориса Рыжего поговорить о премии «Северная Пальмира». В то время Борис гостил у поэта Михаила Окуня. Борис уехал, а через несколько часов в квартире Михаила раздался звонок. Звонил Александр Семенович: «Миша, это вы курируете Бориса Рыжего? Приезжайте, пожалуйста, за ним». Оказалось, Борис выпил по дороге и в квартире Кушнера его развезло, да так, что пришлось вызывать подмогу. На зов попавшего в затруднительное положение интеллигента Кушнера Михаил явился вместе с Олегом Дозморовым, другом Бориса, они и забрали требующего продолжения банкета Рыжего.
«Северную Пальмиру» Борису все-таки присудили. Но получал ее 6 июня 2001 года, в день рождения А.С. Пушкина, уже его отец. Это была вторая награда поэта Рыжего. Первую – «Антибукер», номинация «Незнакомка» – в 1999-м он получил за публикацию подборки стихов в «Знамени».
Будучи в Питере, Борис Рыжий снял номер в гостинице, но там даже не ночевал, все время пропадая у друзей. Как-то раз около разливухи зацепил пожилого бомжа-попрошайку, позвал ехать с собой. Неужели не нашел более благодарного слушателя для своих стихов? Бомж полез в маршрутку, народ внутри шарахнулся.