Ближнего твоего

Шнейдер Виктор

– Тогда - и дураки, - подал голос Шимон.
– Дети и дураки.

– Дураки дуракам рознь.
– Святой развернулся опять к Мириам. Он говорил сейчас только с ней.
– И те умники, которые

день - точно-точно тебе говорю: ни за что не войдут в Царство Божье. И я скажу этим умникам: зачем вы столько думали о еде, а о душе не думали? Где же ваш ум, если обеспечили себе немногие дни до смерти и не позаботились о многих - после? Так скажу этим умникам. А фарисеям скажу: что же вы молитесь так, чтобы все видели? Что за праведность ваша, о которой вынуждаете говорить весь город? Разве купец получает когда-нибудь вознагражденье за свой товар дважды? За показную праведность все вас почитают теперь уже, так, значит, не получите награды посмертной. И зелотам скажу: для чего делаете вы

из Закона помело? Разве затем дан вам вечный Закон, чтобы использовать его для сиюминутной политики? Не путайте Божий дар с яичницей: отдавайте римлянам то, что принадлежит им, и Богу - все, что принадлежит Ему. И ессеям скажу: почему прячете свою науку от других в пустыне? Почему не несете ее всем?.. Никто не прав теперь в своей вере. А я тебе говорю: чтобы попасть в Небесное Царство, праведности мало. Тут святость нужна. Каждый еврей делает вид, что выполняет все заповеди, и каждый десятый действительно выполняет. Но можно выполнить так, что лучше бы вообще не выполнял. Если ты постишься в срок, но ходишь весь этот день с унылым и голодным видом, чтобы все знали и видели, что ты постишься, для кого ты это делаешь? Для Бога? Нет - для людей. То же самое и в остальном: сказано "не убивай". Ну, а если я ругаюсь, кричу: "Убью!", - и не делаю этого только потому, что боюсь тюрьмы , это же ненормально. Или "не прелюбодействуй". Ну, он и не прелюбодействует - держится, так сказать. А каждую встречную женщину взглядом - точно тебе говорю: раздевает...

– А что же ему делать?
– теперь голос подала Эстер. Веселый задор ее вопроса мило украшали нотки смущения.
– Что делать, глаза-то у него видят, и, ну... Ну, нравится ему...

– Тяжело.
– резюмировал Бар-Йосеф, опять же, не поворачивая даже головы.
– Но - точно тебе говорю: лучше вообще глаз тогда себе вырви. Что лучше тебе - одного члена лишиться или всей погибнуть?

– Ты серьезно?
– В вопросе Мириам ни шутки не было, как у Эстер, ни подвоха, как у Шимона, а один ужас. И это был ужас покорного: неужели ей придется это сделать? Серьезен был и Бар-Йосеф:

– Время шуток прошло. Время, которое наступит теперь, будет уже действительно веселым, но иначе. Глаз, конечно, никто тебя вырывать не просит. "Оторвать" ты должна будешь другие вещи, а именно - свои привычки: пить вино, есть трупы, встречаться с парнями...

Он перегнул палку. Девочка, секунду назад еще согласная принести на алтарь любую часть своего тела, не способна была на жертву пусть куда меньшую, но не моментальную, а постоянную.

Святой и сам это почувствовал, попробовал пойти на попятную, сказать, что для начальной стадии это не обязательно... Но было поздно. Ведь ясно уже прозвучало, что рано или поздно эту жертву принести все равно придется и приносить ее ежедневно, ежечасно, ежеминутно.

Но сама Мириам не поняла, что ее отпугнуло именно это. Просто в течение двух последующих фраз весь интерес в ней угас, и она подумала, что, в общем, он говорит глупости.

Что до Шимона, то ему - понравилось. Бар-Йосеф определенно растет, и не по дням, а по часам. Ведь не больше двух месяцев прошло с их знакомства и забавного, но туманного разговора о красоте и вкусах верблюдов... Особенно хорошо удалась часть про "этому скажу", "тому скажу". Хотя, конечно, сказалась и неравная осведомленность, и слишком большая симпатия к ессеям. Пожалуй, стоит с ним ненавязчиво обсудить эту тему без "зрителей", и тогда другой раз он сможет уже привлечь не одну Эстерову подружку и не на полчаса. Вообще, из Святого - он, Шимон, был не прав сегодня - может выйти толк, но только если за его спиной будет стоять еще кто-нибудь, отнюдь не такой одержимый, но с трезвой головой и хоть какими-то знаниями. Но сегодня, даже несморя на нулевой результат, к чему Бар-Йосефу, впрочем, и не привыкать, он был определенно "в ударе".

Глава 17

И взял масла и молока и теленка при

готовленного, и поставил перед ними

а сам стоял подле них под деревом.

И они ели.

Быт. 18.8

Сегодня он был определенно "в ударе" и чувствовал в себе азарт шахматиста. О Юльке он думал сейчас исключительно как о спортивном противнике, представил ее лицо - смазливое, но и только, веснущатое, простоватое -

и усмехнулся сам своей еще такой недавней реакции восторженного подростка. Теперь в сердце была ледышка, почти осязаемая физически. Что ж, тем легче продолжать играть влюбленного...

Итак, шахматы. Сложные неожиданные ходы, как всегда, откладываются на потом. А для начала разыграется, конечно, одна из традиционных партий. Е2-Е4: он случайно захватил гитару. D7-D5: она случайно приготовила ужин. Ход конем на С3: их прошлая встреча. С7-С6: ни слова об Олеге...

Фришберг нажал кнопку звонка еще раз, и Юлька выпорхнула ему навстречу...

Нет, не гром среди ясного неба поразил Саню. Два грома одновременно.

Во-первых, не смазливой была она, как нарисованный его памятью портрет, а все так же парализующе красива. И не лед в груди чувствовал Фришберг, а горящую головешку. Но что было самое ужасное, это внутренний голос: "Нет ничего пошлее, чем отбивать девушку, в которую ты влюбился. Это не называется местью, не называется Игрой. Зачем же себя обманывать? Ничего постыдного ведь нет: в животном мире борьба за самку..." "Молчать!
– прикрикнул на внутренний голос Саня.
– Я знаю правила Игры. Искусство - для Искусства. Как только я заставлю ее бросить Кошерского, и тем самым выбью у него пресловутый последний костыль, я брошу ее и сам... Как бы мне ни было жаль. Я не мародер..." "Это жестоко. Не только к нему, но и к ней," одобрительно резюмировал внутренний голос. "А к себе?" дополнил похвалу Саня и звонко чмокнул Юльку в щеку:

– Привет!

– Привет. С гитарой?

– Да, я просто по дороге из гостей иду.

– А, ну-ну.
– "Под мухой" он и вправду заметно.
– Есть будешь? А то я тут ждала к ужину... кое-кого... а он не придет.

Вот как? Ход конем сделал не он. Это несколько другая партия, чем он ожидал. Тогда и про гитару надо было иначе... Но страшно не это. Тот самый "Второй Гром", рядом с которым и первый - детство, гремел все ближе и уже прямо над его головой. Еще с порога почувствовал Саня запах, ставший непривычным и поэтому кажущийся резким. Свинина! И отказаться нельзя. Сразу нельзя было, потому что если ты отказываешься от повода задержаться, то ну и бери свои конспекты в зубы и вали отсюда. А после такого приглашения и совсем никак. За столько времени общения с Олегом Юлька, вне всякого сомнения, волей-неволей заразилась его дурным символизмом. Не просто ужинать его зовут, а спрашивают: хочешь ли ты есть вместо Олега? после Олега? за Олега? И все похолодело в Сане, когда он беззаботно отвечал:

– С превеликим удовольствием. Я, если честно, голоден. Как и всегда, впрочем.

– Я не знаю, понравится ли тебе...
– Не только кокетство и ревность хозяйки, которой очень хочется, чтобы ее похвалили, была в этой фразе. Мягким ударением на "тебе" Юлька опять вызвала безымянную тень. Ну что же, Неназывемый, раз так хочет Дама Сердца, я дам тебе бой. Сане пришла в голову шальная мысль пересказать сейчас шутку Сида про мелкие душонки и упомянуть, что Олег смеялся громче всех. Ведь Саня - из гостей. А Кошерский, конечно, объяснил Юле по телефону все про важные дела и богослова... Нет, не то. Зачем заставлять девочку ревновать? Ревнует - значит, любит.

– А почему ты почти не ешь? Не вкусно?

– Ну что ты, Юлька. Потрясающе! Клянусь, что года два... Да, точно, года два уже такой вкуснятины во рту не держал.
– И он ел. Ел. Это было невыносимо. Но действительно вкусно...

– А теперь - пой, - капризно приказала королева, когда наконец поверила Саниным уверениям, что он уже "больше не может".

– Петь? Что ты, Юленька, я и не умею почти.

– Как же. Так и поверила. Все говорят, одна я не слышала. Давай-давай, пой.

– Да? Ну, ладно, свет тогда большой погаси, а зажги свечу. Для создания интимной обстановки.
– Кажется, он высказался несколько иначе, чем имел ввиду, но, как и обычно о сказанном, не жалел. Саня взял гитару и быстро стал перебирать в мозгу свой богатый репертуар. Ну, Неназываемый, ты заставил меня даже свинину жрать, но теперь мы вышли на мой плацдарм. И, вспомнив один стишок, Фришберг стал на ходу превращаь его в песню.

Я только рыцарь и поэт,

Потомок северного скальда...