Близнец Бешеного

Доценко Виктор Николаевич

— В каком смысле ни во что? — не понял дежурный по карцеру, сменивший Никитича.

— Не обращай внимание ни на шум, ни на крик, и вообще, будет лучше, если ты просто удалишься по своим делам, — каким-то безразличным тоном произнёс «старшой». — Надеюсь, они есть у тебя? Ты понял?

— А если…

— Никаких если! — спокойно прервал тот.

Пожав плечами, прапорщик недовольно покачал головой и закрыл дверь. Тут же лязгнул замок и послышались его удаляющиеся

шаги.

— Понайотов! — грубо выкрикнул другой голос.

Этот голос существенно отличался от голоса, собственника которого Серафим назвал про себя «старшим». Второй голос оказался мерзким, противным, возможно, от злоупотребления алкоголем, а может быть, и прокуренным, вероятно, оттого и хриплым. Моментально создавалось мнение, что этот человек явно всем и всеми недоволен. То ли от неприятностей в личной жизни, то ли от недовольства собственной судьбой. Такие люди, как правило, срывают злость на своих близких или на тех, кто послабее и не может достойно ответить. Наверняка у него не было друзей, а коллеги по работе его просто терпели.

Как только раздался его голос, в голове Серафима мгновенно созрел план, и он сразу приступил к его реализации.

Серафим сделал вид, что только что проснулся:

— А? Что такое? — огляделся, резво вскочил на ноги и привычно отрапортовал, как положено в местах лишения свободы. — Серафим Кузьмич, тысяча девятьсот шестьдесят седьмой, сто сорок пятая, часть два!

Вызывающе поигрывая резиновой дубинкой, «хриплый» брезгливо осмотрел Серафима:

— Чего спишь, когда в камеру входят офицеры? — он раздражённо повысил голос.

— Виноват, гражданин начальник, нечаянно не услышал: задремал немного, — подчёркнуто вежливо и спокойно ответил Серафим.

— За нечаянно — бьют отчаянно! — зло ухмыльнулся тот и действительно замахнулся дубинкой.

— Не стоит, гражданин начальник! — тихо заметил Серафим.

Он в упор взглянул на «хриплого» и, как только тот решил всё-таки нанести удар, очень легко, оставаясь стоять на месте, уклонился корпусом. Резиновое орудие «хриплого» со свистом ударило по воздуху.

— Ах, ты, сучара! — тут же завёлся тот.

Никак не реагируя на «хриплого», Серафим, не упуская его из внимания, повернулся к тому из них, которого услышал первым, к «старшому»:

— Командир, я могу сказать? — спросил он его.

— Да я тебя сейчас… — совсем разозлился «хриплый», сообразив, что его ни во что не ставят.

— Погоди-ка, Колян! — остановил его «старшой»: в его голосе послышался явный интерес.

— Чего годить-то? Дать пару раз по чердаку этому хлюпику и санитаров позвать, чтобы отнесли на больничку, — огрызнулся «хриплый».

— Уже дал, — с ехидцей заметил третий голос: уверенный и насмешливый.

Почему-то

Серафим решил, что третий парень не злой, любит рисковые игры и ко всему относится с явным юмором.

— Что ты сказал? — повернулся к нему «хриплый».

— Сказал, что слышал, — с той же ехидной усмешкой ответил третий.

— А ну, ша! — приказал «старшой», и как только «хриплый» нехотя всё-таки опустил руки, повернулся к Серафиму. — Говори, что ты хотел сказать.

— Вы пришли меня поломать, не так ли? — уверенно спросил Серафим.

— И поломаем! — снова влез «хриплый».

— Ты можешь помолчать, Колян, пусть скажет, а ты рот на замке подержи… — с явным раздражением оборвал его «старшой», а чтобы сгладить добавил, — …пока!

— Ладно, пусть говорит… — угрожающе согласился «хриплый» и, многозначительно взглянув на «старшого», тоже добавил, — …пока есть чем!

— Продолжай, Понайотов, — кивнул «старшой», не обращая на то, что сказал «хриплый».

— Но вы так и не ответили мне, — напомнил Серафим.

— По поводу поломать, что ли? — пожал плечами «старшой». — Допустим, ты угадал и что?

— Выходит, что вам приходится исполнять роль наёмников старшего Кума, — прямо высказал Серафим и добавил: — Скажи честно, командир: вам не муторно от всего этого… Не тошнит от такой роли.

— Тебе-то что? — с явным недовольством вступил в разговор третий.

— Жалко мне вас, земляки, — вздохнул Серафим.

— Ты лучше себя пожалей, — снова вспылил «хриплый». — Вы чо, парни, не врубаетесь, что он развести нас хочет?

— Погоди, Колян! — снова оборвал «старшой». — С чего это ты, парень, вдруг решил пожалеть нас?

— Вам предложили меня поломать, но наверняка ничего не рассказали обо мне.

— Может, ты сам о себе поведаешь или желания нет? — неожиданно предложил «старшой».

— Отчего ж, могу и поведать, но сначала, ответь: ты знаешь, командир, как относятся к наёмникам во всём мире? — не скрывая брезгливости, спросил Серафим.

— А ты знаешь? — снова встрял третий.

— Знаю…

— Откуда? — удивился «старшой».

— В Афгане наёмников мы в плен не брали: кончали их на месте, — ответил Серафим.

— Ты что, угрожаешь нам? — снова вспылил «хриплый».

— Послушай, нетерпеливый наш, ты что, торопишься кулаками помахать? — усмехнулся Серафим.

— Кулаками шпана машет, а мы таких как ты по стенке размазываем!

— Послушай, командир, у меня есть предложение, пусть ваш неугомонный приятель «размажет меня по стенке», а потом мы спокойно и продолжим нашу дискуссию, — неожиданно предложил Серафим.

«Старшой» быстро переглянулся с третьим, потом взглянул на «хриплого»:

— Ты как, Колян, согласен принять вызов?