Близнец Бешеного

Доценко Виктор Николаевич

— А ты, конечно же, не веришь?

— Скажу, как на духу: сомневаюсь… — признался майор, но рассказывать о том, что произошло в карцере с его костоломами, почему-то не захотел.

— И где сейчас твой подопечный?

— В карцере… в шестой камере…

— За что ты его окунул туда?

— На всякий случай… — майор поморщился. — Хочу для себя понять, что это за парень.

— И для этого ты просишь, чтобы мои ребята его проучили? Как-то не вяжется…

— Вяжется, не вяжется! — неожиданно взбух Баринов. — Если не хочешь помочь,

так и скажи!

— Почему не хочу: друзья должны помогать друг другу — возразил тот. — Просто мне хочется понять лично для себя… подоплёку всего этого. Не могут же мои ребята ни с того, ни с сего пустить его «под пресс»!

— Настоящий мент должен уметь придраться даже к фонарному столбу! — ехидно намекнул Баринов.

— Знаю, проходили, — отмахнулся капитан и встал со стула. — Ладно, не хочешь говорить — не говори. В шестой говоришь?

— В шестой.

— Когда нужно?

— Хорошо бы сегодня ночью, — чуть подумав, ответил майор: почему-то ему совсем не хотелось, чтобы Никитич оказался на смене.

— Сам взглянуть не хочешь на бой моих гладиаторов с рабом? — усмехнулся Подсевалов.

— Взглянуть?

В первый момент эта идея показалась заманчивой старшему Куму, но это могло оказаться ошибкой: вдруг Понайотов и здесь окажется победителем? Баринов вдруг представил, с каким видом тот посмотрит на него, и ему стало не по себе.

Он зябко передёрнул плечами, представив эту нелицеприятную для себя картину и решил там не появляться, но остаться в кабинете, чтобы первым услышать доклад дежурного. В чём в чём, но в том, что ему доложат при любом исходе, старший Кум не сомневался ни капли.

— А зачем мне смотреть на избиение младенца? — ответил майор. — Завтра ты мне сам обо всём и расскажешь…

— Я? — удивился капитан. — Если тебе неинтересно, то мне и подавно! Я к своей семье пойду — в нерабочее время люблю с ней общаться: телевизор посмотреть, с детьми повозиться, с женой побаловаться, а не тратить время на то, как мои гладиаторы будут пыль выколачивать из кого-то, — пояснил он и протянул руку, — так что завтра обо всём и узнаем, пока.

— Хорошо тебе отдохнуть, капитан…

— И тебе, товарищ майор!

Пожав ему руку, Подсевалов вышел из кабинета…

Глава 23

СЧАСТЛИВЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ

После того, как Серафим остался один в камере, он с огромным удовольствием вытянулся на полу, поудобнее пристроив голову на казённые матерчатые тапочки. Он был уверен, что такой мстительный человек, как майор Баринов, не станет откладывать месть в долгий ящик. Старший Кум отлично понимал, что об его оплошности известно слишком многим людям. Знал бы один, закрыть рот одному ничего не стоит, но в данном случае…

Мало того, что обо всём знают два униженных костолома, да ещё Никитич, да другой прапорщик-колобок, его собственный помощник — Булавин, наверняка, догадываются и санитары. А кроме того, даже если бы не было вышеперечисленных

персонажей, достаточно того, что обо всём этом знает он сам: от себя-то никуда не спрячешься!

Вот и выходит, что ответа долго ждать не придётся. И наверняка все произойдёт этой ночью, когда не будет начальника тюрьмы и вообще, меньше посторонних глаз, а кроме того, что немаловажно, и смена Никитича закончится.

«И слава Богу, что он сменится! — подумал Серафим. — Не хватало, чтобы у этого доброго человека из-за меня появились неприятности, а они вполне возможны… А ведь Никитичу дочери нужно помогать, внучкам своим…»

Серафим улыбнулся: ничего старик не боится! Как он бесстрашно отшил старшего Кума, когда тот заговорил о пенсии: увольняй, мол, хоть сейчас!

«Ничего, дорогой Никитич, когда-нибудь твоя доброта вернётся к тебе с лихвой… Поверь мне! Слово даю!» — мысленно поклялся Серафим.

* * *

Забегая вперёд, отметим тот факт, что Серафим сдержал свою клятву: прошло немного времени, и как только у него появилась возможность, он сумел-таки передать через третьих лиц достаточно внушительную сумму денег, благодаря которым Никитич смог уйти на пенсию, жить безбедно, да ещё и помогать внучкам в получении достойного образования.

В первый момент, получив от посыльного странный пакет, Никитич хотел при нём его и вскрыть, но от незнакомца и след простыл. Тогда старший прапорщик вошёл к себе в комнату, прикрыл за собой дверь и только после этого принялся осторожно вскрывать тщательно запакованный пакет.

Когда его взору открылись тугие пачки банковских упаковок со стодолларовыми купюрами, Никитич ахнул и некоторое время не мог пошевелиться, не зная, то ли радоваться, то ли бежать куда глаза глядят, то ли милицию вызывать. Когда же обрёл способность двигаться и соображать, он начал медленно осматривать каждую пачку, пытаясь найти хотя бы какую-нибудь зацепочку, благодаря которой он смог бы объяснить происхождение этих денег, а может, повезёт обнаружить имя адресата. Наконец, когда терпение подошло к. концу, ему на глаза попалась чуть заметная карандашная надпись, сделанная внутри обёрточной бумаги.

Надпись гласила:

«Нужно помнить: самое главное в жизни человека: память и воспоминания!»

И все: ни имени, ни адреса, но старый Никитич сразу догадался; от кого эти деньги: когда-то он беседовал на эту тему с Серафимом Понайотовым:

— Ай да Серафим, ай да сукин сын! — Никитич весело рассмеялся.

Старый прапорщик искренне порадовался тому, что сейчас он сможет, со спокойной совестью, оставить работу, которая постоянно напоминала ему об утрате любимой, и полностью заняться своими внучками. Однако более всего Никитич порадовался, что не ошибся в Серафиме. С первой минуты встречи он уверовал, что у него все сложится хорошо и Серафим ещё сделает много полезного не только для людей, но и для своей страны…