Блок 11
Шрифт:
– Десятки тысячгражданских лиц… – заметил Моше.
– Для военных гражданские это всего лишь одна из помех, мешающих проведению боевых операций. Вот здесь ты, а там – вражеский солдат. Все остальное – Scheisse.
Эти высказывания Пауля возымели свой эффект: эйфория среди заключенных закончилась так же быстро, как и началась.
– Неужели вы не понимаете? – продолжал немец. – Англичане и американцы не очень-то переживают по поводу того, что столько-то евреев будет истреблено. Возможно, их в конечном счете это даже вполне
Сирены замолчали.
Стало очень-очень тихо. Снаружи послышалось несколько команд, отдаваемых часовым, и раздался лай встревоженных собак. Затем прекратились и эти звуки.
– Ну все, самолеты не вернутся, – сказал Берковиц. – Они не прилетят сюда ничего бомбить.
– Ну неужели они не знают? – спросил Элиас. – Неужели они не знают о том, что сейчас готовится в Венгрии?
– Немцы мне говорили, что оттуда в течение нескольких месяцев вывезут миллион человек. Их вывезут сюда в этот концлагерь.
– Значит, здесь опять начнутся селекции…
– И никто не пытается им помешать? – с ужасом спросил Иржи. – Их нужно остановить! Папа Римский…
– Папа Римский молится… – начал говорить Элиас.
– …и молится он, возможно, за то, чтобы нас всех истребили, – перебил его Моше.
Заключенных опять начала одолевать усталость. Моше и Элиас снова завесили одеялами окно, чтобы через его поломанные створки с разбитыми стеклами внутрь барака проникало поменьше холодного воздуха. Затем они уселись на пол рядом друг с другом, прислонившись спиной к стене. Иржи подошел к Мириам, улегшейся на одеяло в дальней части прачечной. Она немного подвинулась, как будто бы высвобождая для него место, и «розовый треугольник» лег на одеяло рядом с ней. Отто и Пауль сели за освещенный лампочкой стол один напротив другого. Берковиц отошел в глубину помещения, его примеру последовал Яцек. Вздохнув, они улеглись оба рядом на одеялах – подальше и от Мириам с Иржи, и от трупа Яна. Все заключенные погрузились в состояние, представляющее собой нечто среднее между сном и явью: уснуть они не решались, а на то, чтобы бодрствовать, у них уже не хватало сил.
Воцарилась гробовая тишина.
Брайтнер уложил в кровать заснувшего Феликса. Комендант с завистью смотрел на то, каким глубоким и по-детски безмятежным сном спит его сын. Ему на мгновение показалось, что он снова находится в конторе в Монако, в которой его очень часто просили помочь передвинуть ящики и столы. Возле цеха механообработки с грузовиков сгружали железные пруты длиною восемнадцать сантиметров, а затем на те же грузовики грузили винты, болты, фигурные ключи, шайбы и гвозди. Иначе говоря, привозился материал, а увозились готовые изделия. В лагере тоже кипела похожая работа, но вот только направление производственного процесса было обратным: сюда привозились люди, а увозился – после сжигания заключенных в крематории – пепел.
Брайтнер вернулся в свой кабинет на мансардном этаже и взглянул в окно на погрузившийся в темноту огромный концлагерь. Здесь уничтожались тысячи людей, которые могли причинить вред рейху. И поступать с ними иначе было нельзя. Однако, прежде чем они уничтожались, их заставляли работать – работать до тех пор, пока они еще могут это делать. Едой их здесь не баловал, но и голодной
И вдруг Брайтнер о чем-то вспомнил. Подняв телефонную трубку, он набрал какой-то номер.
– Это вы, Herr Oberscharf"uhrer?
– Jawohl, Herr Kommandant! – Голос подчиненного до носился с каким-то приглушенным металлическим эхом и это навевало на Брайтнера тоску.
– Что нового у заключенных, которых мы посадили в барак возле блока 11?
– После той попытки бегства – ничего, Herr Kommandant.
– Им приносили похлебку?
С другого конца линии до Брайтнера донеслось дыхание, в котором чувствовалась нерешительность.
– Нет, Herr Kommandant.В ваших приказаниях… – обершарфюрер не договорил.
– Разве я вам приказывал уморить их голодом, Herr Oberscharf"uhrer?
– Нет, Herr Kommandant.Но…
– В инструкции указано, что в случае отсутствия особых приказов следует руководствоваться общими правилами. Или вы об этом забыли?
– Я…
– Похлебка должна раздаваться два раза в день всем заключенным – кроме, конечно же, тех, кто уже умер! Вам что, показалось, что те заключенные уже все мертвы, Herr Oberscharf"uhrer?
– Никак нет, Herr Kommandant.
– Ну так значит немедленно выполняйте требование инструкции!
Комендант повесил трубку, не дав подчиненному возможности что-либо сказать. Чтобы поднять себе настроение, он сплел пальцы и, выворачивая ладони наружу, вытянул руки вперед. Однако настроение от этого ни капельки не улучшилось, и Брайтнеру осталось лишь гадать, что жеего так сильно испортило.
– Вам осталось уже недолго. Война скоро закончится, – сказал Отто Паулю, сидевшему за столом напротив него. Он говорил тихим голосом. Его одолевала усталость, но он не хотел поддаваться сну: утро приближалось слишком быстро.
– В Берлине сейчас прорабатывают возможность использования новых видов оружия, – возразил ему бывший офицер СС. – Мы будем обстреливать Лондон ракетами «Фау-2». Мы сровняем его с землей. А еще у нас ведутся работы над тяжелой водой. Вам, коммунистам, нас не победить. В следующем году мы начнем контрнаступление на Восточном фронте. К Рождеству мы войдем в Москву.
– Наполеон тоже так говорил.
– У Наполеона не было ракет «Фау-2».
– Да ладно тебе, Пауль, ты и сам прекрасно понимаешь, что русские рано или поздно дойдут до Берлина. Гитлер просчитался.
– Но ведь ты, Отто, немец. Ты такой же немец, как и я Не могу поверить, что грядущее поражение нашей страны вызывает у тебя радость.
«Красный треугольник» поморщился.
– Не знаю… – сказал он. – Делать выбор всегда трудно. Я люблю Германию, но ненавижу Гитлера. Гитлер – безумец. – Отто посмотрел Хаузеру прямо в глаза. – Я уверен, что ты думаешь то же самое.
– Мы себе вождей не выбираем.
– Тем не менее это правда: он – безумец. Тебе пора перестать в него верить.