Блок 11
Шрифт:
Затем Пауль взял лежавший на полу нож, при помощи которого изо рта Берковица доставали бриллиант, и, бросившись сверху на Отто, попытался ударить его ножом в шею. «Красный треугольник», однако, смог блокировать удар и схватил нациста за запястье, но физическая сила была на стороне Пауля. Острие ножа миллиметр за миллиметром приближалось к шее Отто.
– Иржи! – позвал Отто.
«Розовый треугольник» стоял, парализованный страхом, не в состоянии пошевелить даже пальцем. Моше все еще лежал на полу: он все никак не мог придти в
Берковиц поднялся на ноги и вознамерился было напасть на Пауля сзади, но тот, своевременно заметив финансиста краем глаза, изогнулся и, даже не поворачивая головы, наугад ударил ногой. Его удар пришелся Берковицу в нижнюю часть живота, и финансист, ойкнув, рухнул. Затем нацист снова сконцентрировался на том, чтобы попытаться вонзить нож в шею Отто. Кончик лезвия уже почти касался кожи: еще чуть-чуть – и лезвие вопьется в горло.
– Иржи! – снова хрипло позвал Отто, уже из последних сил сдерживая натиск нациста.
«Розовый треугольник» – с физиономией, перекосившейся от охватившего его волнения – бросился к двум сцепившимся немцам. Ему еще никогда в жизни не приходилось ни с кем драться: даже в детстве он всячески избегал каких-либо стычек со сверстниками. Толком не зная, как в подобной ситуации следует действовать, он схватил Пауля за запястье руки, державшей нож, и потянул ее на себя. Усилие, которое Пауль прилагал к ножу, от этого вмешательства изменило свое направление, нож неожиданно скользнул в сторону, и его лезвие как-то само по себе вонзилось в бок Иржи. Пауль, не ослабляя хватки, выдернул лезвие из раны и вскочил на ноги. Отто, воспользовавшись этим, поспешно отполз в сторону.
Иржи отупело уставился на свой бок: ему как будто не верилось, что Пауль пырнул ножом именно его. Из раны тут же начала сочиться кровь. Увидев ее, Иржи вскрикнул – вскрикнул скорее от страха, чем от боли. Затем он, зажав ладонью рану в боку, опустился на колени и начал хныкать, как маленький ребенок:
– Ой, мамочка… Мне бо-о-олъно.…Помогите мне, пожалуйста… Помогите мне…
– Глупые евреи! – хмыкнул Пауль, выставив нож перед собой и водя им из стороны в сторону. – Вы и в самом деле думали, что я позволю вам сбежать? Хотя меня и засадили в этот лагерь, я все равно остался солдатом Третьего рейха…
Последнее слово застряло у него в горле: послышался глухой звук удара, и Пауль, потеряв сознание, повалился наземь.
Позади него стояла, тяжело дыша, Мириам. В руках она держала стул: она ударила им Пауля по голове. Удар был таким сильным, что древесина треснула.
– Мириам… – позвал Моше.
Мириам его не услышала: она, вытаращив глаза на лежащего на полу Пауля и с трудом переводя дыхание, стояла с таким видом, как будто собиралась ударить нациста и во второй раз, и в третий…
Моше наклонился над Хаузером. Тот лежал лицом вниз, слегка постанывая и совершая еле заметные движения конечностями в инстинктивном
– Он сейчас в полубессознательном состоянии, но скоро придет в себя, – констатировал Моше. – Что будем делать?
Берковиц испуганно посмотрел на Моше. Иржи, сидя на полу и держась руками за залитый кровью бок, непрерывно издавал стоны. Яцек в течение всего этого времени даже не изменил позы.
Отто огляделся по сторонам. Когда он увидел то, что искал, он наклонился и поднял предмет. Потом повернулся к остальным заключенным, и они увидели, что он держит в руках нож, все еще вымазанный в крови Иржи. Его пальцы сжимали скользкую от крови рукоятку.
– А ну-ка, отойди, – сказал Отто, обращаясь к Моше. Тот отошел в сторону.
Отто, взяв нож поудобнее, присел на корточки возле еще не пришедшего в себя нациста и, пыхтя от натуги, перевернул его на спину. Яцек, все это время сидевший неподвижно, встал и подошел к «красному треугольнику».
Отто, подняв глаза, посмотрел на старосту блока свирепым взглядом.
– В чем дело, Яцек? Хочешь спасти своего хозяина?
Они в течение нескольких секунд буравили друг друга глазами, а затем капо повернулся и отошел в сторону.
Отто, сжав покрепче рукоять, без каких-либо колебаний перерезал Хаузеру горло. На его лагерную униформу брызнула кровь. Хаузер неожиданно – в последнем всплеске жизни – открыл глаза и посмотрел на «красного треугольника» изумленным и, как показалось со стороны, печальным взглядом. Затем глаза его затуманились, веки сомкнулись. Кровь из разреза на шее уже не брызгала, а стекала тоненькой струйкой на меховой воротник кожаной куртки эсэсовца. Его тело, конвульсивно дернувшись, замерло – замерло навсегда.
Моше – с перепуганным лицом – подошел поближе:
– Отто…
«Красный треугольник», все еще держа в руке окровавленный нож, повернулся к нему.
– А как, по-твоему, я должен был поступить? Я должен был оставить его в живых, чтобы он поднял тревогу? Не ваш ли Бог говорил: «Око за око, зуб за зуб»?
Моше с трудом оторвал взгляд от трупа нациста, вокруг которого постепенно расползалась лужа крови, и подошел к сидящему на полу Иржи. «Розовый треугольник», держась ладонями за свой бок, хныкал, как маленький ребенок. Он схватился обеими перепачканными в крови руками за край куртки Моше и стал тянуть его к себе.
– Я умру, да? Я вот-вот умру, я это знаю… О-о-ой, как мне больно… Помогите мне, умоляю вас, помогите мне…
Он начал громко плакать.
– Мы перенесем тебя отсюда вон туда, на одеяла.
Иржи в знак согласия кивнул, однако едва Моше с Отто и Берковицем приподняли его с пола, как он взвыл от боли.
– Стойте! – взмолился он. – Оставьте меня здесь.
Его аккуратно опустили на пол. Мириам взяла одеяло и, свернув его, положила под голову Иржи.
Отто присел на пол рядом с Иржи.