Блок
Шрифт:
День 39 в блоке
Все та же рутина…
День 41 в блоке
День за днем…
День 43 в болке
Это
День 45 в блоке
Сильнее всего меня одолевает одиночество в эти шесть часов после завершения сеанса в Зоне Разума, в ожидании жатвы энергии… Если мне не удается перейти в спящий режим, если по какой-то причине мой жестокий мозг не отключается, то я оказываюсь в мире, где время стоит на месте, где мой разрываемый на части разум воспроизводит величайшие ужасы моей жизни: мальчик падает с крыши Вертикали «Черная дорога»; арест и заключение в Аркан; крысы в туннеле, едва не сожравшие меня заживо; Полоумные, преследующие меня по деревне бездомных; варварские отмены исполнения приговора, известные как Отсрочки; битва в Мидуэй-Парке.
Эти воспоминания повторяются в моей голове снова и снова. Чем больше я умоляю их остановиться, тем ярче они становятся: тем острее я ощущаю, как крысиные зубы впиваются мне в кожу, тем сильнее паника в сердце, когда Полоумные приближаются, тем сильнее горе от утраты Блю, погибшего в бою.
Эти мысли крутятся в моей голове уже более суток, и когда начинается Зона Разума, я практически сразу осознаю, что кошмар еще не окончен. Что-то не так.
Белая комната снова превращается в мою обычную камеру в Блоке. Во мне нет иглы, я не парализован.
Я сажусь и смотрю на дверь.
– Что происходит? – шепчу я в тишине, выдыхая пар. Здесь холодно, чертовски холодно.
Дверь со скрипом открывается, и в камеру проскальзывает Мейбл.
Мейбл была последней заключенной, освобожденной из Аркана. Ее заживо съели крысы в туннеле Мрачного поезда, я не смог ее спасти.
Мейбл медленно подходит ко мне и садится так, чтобы я ее видел.
– Лука, – шепчет она, – почему ты дал мне войти в те туннели?
Я хочу ответить, хочу сказать ей, что мне жаль, что я хотел остановить ее, но внезапно я не могу говорить, неожиданно Зона Разума лишает меня дара речи, заставляя молча наблюдать.
– Было больно, – говорит Мейбл, и на ее руках, шее и лице проступают раны. – Мне было так больно, пока они меня убивали.
Я вижу, как в ее горле что-то шевелится, что-то скребется под кожей, а затем окровавленная крысиная морда разрывает ее плоть.
– Это больно! – кричит она. – Больно, когда они впиваются в кожу, вырывают глаза, разгрызают меня изнутри! Больно! Больно!
Я хочу закричать, отвести взгляд, но не могу.
Плач Мейбл переходит в бульканье по мере того, как все больше ран появляется на ее теле. Наконец, упав на бетонный пол, она исчезает.
Хотя я знаю, что это симуляция, что это просто Зона Разума и в реальности я все еще парализован, лежу в той же кровати и в той же камере, я чувствую, как сердце бешено колотится в груди.
Я жду в тишине, надеясь, что Мейбл больше нет.
«Что, черт возьми, это было? – думаю я. – Что происходит? Куда делись воспоминания? Приключения?»
Мгновенно передо мной появляется Мэддокс Фэйрфакс – он стоит, склонившись надо мной. Последний раз я
– Убей меня, Лука. Убей, прошу тебя! Ты должен убить меня, ради Бога! – выкрикивает он мне в лицо те же слова, что говорил, когда Хэппи позволила настоящему Мэддоксу быть собой.
Затем Мэддокс поворачивается к стене и начинает биться головой о твердый бетон снова и снова. Мне его не видно, но даже если бы Зона Разума позволила мне повернуть голову, я бы не стал смотреть. Краем глаза я вижу брызги крови, мозга, осколки костей.
Ему на смену приходят Кэтрин и Чиррак, двое молодых заключенных Аркана, скончавшихся Полоумными после экспериментов Хэппи. Они любили гоняться друг за другом по тюрьме, когда Рен выпускала нас ночами по средам. Они были влюблены друг в друга, но были слишком молоды и незрелы и не знали, как сказать об этом вслух, поэтому просто играли вместе в детские уличные игры. Мысленно я улыбаюсь, наблюдая, как ребята резвятся. Но когда Кэтрин валит Чиррака на землю и начинает царапать ему шею, с безумной ухмылкой на лице разрывая ему вены в клочья, я понимаю, что в этом видении они Полоумные, пытающиеся уничтожить друг друга.
Кошмарные видения сменяются одно за другим. Блю, Харви, мой отец. Все они искаженные и бешенные, зубоскалистые и страшные. Из моего собственного разума, как из колодца, хлещет безумие, транслируемое Зоной Разума.
И, наконец, дверь снова открывается.
«О Боже, – думаю я, – Господи Боже, что на этот раз?»
Передо мной на пол садится мама. Ее улыбка и добрые глаза останавливают время, и на секунду я чувствую себя счастливым.
«Нет! – говорю я себе. – Не поддавайся, не позволяй этим ублюдкам добраться до тебя!»
Мама была первой из близких, кого я потерял. Она умерла от болезни, которую мы не могли позволить себе даже диагностировать. Ее тело, закутанное в черную пластиковую пленку, унес дрон-гробовщик.
Она начинает шевелить руками, показывая мне жесты.
«Прости меня».
Я чувствую, как слезы застилают мне глаза. Паралич проходит, и я могу пошевелить руками, чтобы ответить.
«За что?» – спрашиваю я.
«За все. За то, что оставила тебя одного, за всю ту боль, что тебе пришлось испытать, за всех тех людей, что ты потерял», – отвечает мама, не сводя с меня глаз, ее руки двигаются быстро.
«Это не твоя вина», – отвечаю я. Я пропал, я едва осознаю, как далеко ушел от осознания того, что все это не реально.
«Я ненавижу их, Лука, за то, что они с тобой сделали, за то, что делают с тобой каждый день. Это жестоко».
Слезы текут по моим щекам, я чувствую их солоноватый вкус на губах.
«Не знаю, мама, сколько еще я смогу выдержать».
Она встает и обнимает меня. Я обнимаю ее крепко, содрогаясь в рыданиях, позволяя всей боли, накопившейся за годы, проведенные в тюрьме, вылиться наружу.
Мама нежно отстраняется и снова делает знаки рукой:
«Я могу помочь тебе, Лука. Могу заставить их остановиться».
«Что ты имеешь в виду?» – спрашиваю я.
«Жатва, паралич, игры разума – я могу все это остановить. Ты останешься в тюрьме, но тебя оставят в покое».
«Как?»
«Скажи им, Лука, расскажи, где твои друзья. Скажи им, где находятся Исчезнувшие. Я знаю, знаю – все это неправильно, несправедливо, так нельзя поступать. Но, Лука, в конечном итоге это будет неважно. Хэппи в любом случае найдет их, так извлеки пользу. Я так тебя люблю, и мне невыносимо видеть, как они вот так издеваются над тобой».