Блокада молчания
Шрифт:
Анфиса задерживалась, а в голове от выпитого уже мутнело. Уснула она там под душем, что ли? Ничего, сейчас он ей устроит. Мужчина приглушил телевизор, прислушался. Вода в душевой уже не текла. Тянулись мгновения. Скрипнула дверь, и мужчина осклабился: вот голенькое тельце выскальзывает в коридор, сейчас запищит у него в объятиях… Прошлепали по коридору босые ноги, но шторка не качнулась, и обнаженная нимфа не усладила затуманенный взор. Она свернула в спальню, зачем? Тонкий намек, что не стоит терять времени? Пока он недоумевал, раздумывая, стоит ли вставать, вновь раздался шорох за шторкой, девушка вернулась из спальни. Отогнулась занавеска, и появилось вожделенное тельце, впрочем, не голенькое, а закутанное с головой в тонкую, практически непрозрачную накидку. Наружу выступали две руки, сжимающие хрустальные фужеры с искрящимся содержимым. Судя по цвету и пузырькам, это было шампанское. «Ба! — мысленно изумился мужчина. — Мы уже в церемониальном одеянии? А на хрена, позвольте спросить?» Женская фигура в матовом свете совершала соблазнительные телодвижения, извивалась, как змея, без пошлости, вполне эротично и женственно. Покачивались бедра, и от этих покачиваний голова у мужчины пошла кругом. Она приблизилась, уселась на краешек его коленей. Он потянулся, чтобы сцапать ее, но Анфиса отстранилась, прошептала:
— Давай сначала выпьем, дорогой. Это мое любимое шампанское, хватит тебе уже глушить свое виски. И быстренько в коечку, пока не началось.
Он немало уже выпил, не замечал откровенных вещей. Разум отмечал несуразности, а рассудок ни в какую не желал их признавать. Он взял бокал, поднес к губам, какого черта, он ненавидит
— Чего это с тобой, Анфиса? — икнув, вымолвил мужчина. — Подурковать решила? Ну считай, подурковала. Давай, заглатывай свою гадость, и пошли.
— Не хочу, дорогой… — прошептала женщина.
«Анфиса вроде полегче была», — как-то запоздало сообразил мужчина. Спору нет, у той, что сидела на коленях, была осиная талия, хрупкое сложение, не такая уж величественная грудь, и все же… потяжелела дамочка.
— Не хочешь? — голос задрожал. — Слушай, Анфиса, а почему ты шепчешь?
— А потому, дорогой… — она игриво подалась к нему, но в шепоте что-то сделалось не так, — чтобы ты не заметил, что у меня изменился голос…
— Изменился голос? — Он тормозил, он не любил, чтобы ему морочили голову всякие дамочки легкого поведения, пусть и обладающие шармом и сексапильностью. Опасные мысли полезли в голову. Он потянулся к свисающей с лица материи, отбросил ее. На него смотрели другие глаза — назойливые, пристальные…
— Ой, дорогой, — проворковала женщина. Он понял, что не знаком с ней. — Прости, я забыла тебе сказать, что у меня изменился не только голос…
Враждебный вихрь просвистел в голове — какого дьявола! Он выронил бокал, тот свалился на ворсистое ковровое покрытие, не разбился. Мужчина подался вперед, чтобы схватить эту самозванку. Анфису бы он успел схватить, но данная особа оказалась проворнее: она соскользнула с коленей, испустив задорный смех, одновременно вскидывая фужер, чтобы не расплескать, а вторая рука совершила еле заметное движение, и… Разум помутился от ужасающей боли в селезенке, перехватило дыхание. Он долго не мог продохнуть, пятнистые круги плясали перед глазами. Он пытался выбраться из кресла, но не мог, как будто прижали к сиденью жирным слоем суперклея. И все-таки он сделал это — выдавил себя из кресла, упираясь обеими руками в подлокотники. Но силы оставили мужчину. Он рухнул на колени. Схватился за массивный журнальный столик, перевел дыхание. Он становился тяжелее слона, кружилась голова, его тошнило, картинка в глазах теряла резкость. Он насилу поднялся, чтобы броситься на обидчицу, но повело куда-то вбок, закружился каруселью уютный интерьер гостевого домика. Мужчина попятился, нашел спиной угол, не занятый предметами обстановки, сполз по стеночке. Его вырвало на собственные колени…
А обидчица, вновь прикрыв лицо вуалью, стояла в паре метров от него. Она склонила голову, смотрела с любопытством. В руке держала фужер с игривым шампанским.
— Ты что творишь, сука страшная? — не узнавая своего голоса, просипел мужчина. — Что происходит? Кто ты такая? Что ты мне подсунула?
— Слишком много вопросов, Николай Николаевич, — вкрадчиво отозвалась дама. — Происходит именно то, что давно назрело. Я именно та, на кого вы подумали. Минуту назад вы выпили хорошую порцию растительного яда, жидкость без цвета, вкуса и запаха. Этим и обусловлено ваше теперешнее состояние, а вовсе не ударом в селезенку, на который вы сами напросились. Зараза разъедает ваш организм и загубит его довольно быстро, думаю, минут через двадцать. Сначала откажут почки, потом печень, потом в желудке у вас вырастет дыра размером с Краснодарский край, начнут лопаться сосуды и вены, ну и так далее. А вот это, — она продемонстрировала фужер в руке, — противоядие. Говоря по-научному, антидот. Жидкость, употребление которой снимет неприятные симптомы и вернет вас в компанию здоровых и жизнерадостных людей.
— На хрена ты это сделала? — простонал мужчина.
— Не ты, а вы, — поправила женщина. — Вы ведь воспитанный человек, Николай Николаевич.
— Дай мне выпить эту штуку, сука… — В животе у мужчины все бурлило и взрывалось, рвотные спазмы следовали очередями, но изливать из себя уже было нечего.
— Минуточку терпения, Николай Николаевич, вы же терпеливо ждали свою подружку, подождите еще немного.
— Где Анфиса? — Несчастного трясло, как эпилептика. — Где женщина, которая здесь была?
— Она живая, не волнуйтесь. Немного испугана, немного связана, не может говорить и кричать в силу факторов внешнего воздействия. Вашу супругу, Николай Николаевич, которая скоро вернется из Воронежа, будут ждать захватывающие фотоснимки, впрочем, по сравнению с другими вашими неприятностями, это не очень страшно. Но бедная женщина, по крайней мере, будет знать, с кем прожила значительную часть своей жизни.
— О Петровых начистоту, как говорится, — раздался мужской голос, и из-за шторки вылупилось что-то еще — с руками, ногами, в маске с четырьмя отверстиями и компактной видеокамерой. — Браво, дорогая, ты подготовила полигон. Избавила меня от массы тяжелой и унизительной работы. Запашок здесь, правда… — Он брезгливо поводил носом. — Но это мы переживем. Держи свою камеру, снимай, у тебя это лучше получается. Эй, вы куда, Николай Николаевич? — спохватился мужчина. Жертва оказалась не столь уж беспомощной, организм мобилизовал резервы, он привстал на дрожащих ногах, отправился на прорыв шаткой поступью, пытаясь что-то кричать. Мужчина ударил сжатым кулаком по челюсти и сразу извинился: — Прошу прощения, Николай Николаевич, но это вам лично просили передать.
Он удара всей массой чуть не выбило дух. Мужчина стонал, ползал по полу, вроде бы успокоился, втиснулся головой в угол и там продолжал выплескивать эмоции.
— Вы поплатитесь, уроды… — хрипел он. — Я лично упеку вас за решетку до конца вашей поганой жизни…
— Будем считать, вы нас очень расстроили, Николай Николаевич, — сказал злоумышленник. — Знаете, господин прокурор, мы с коллегой уже больше года идем на посадку и все никак не можем приземлиться. Будем надеяться, что наша вечеринка в вашем городке не приведет к столь нежелательным последствиям. Но в данном случае мы говорим не о нас, а о вас. Вы приняли сильнодействующее растительное средство на основе барбитуратов, поэтому нужно поспешить, если вы не желаете скончаться прямо здесь. Сейчас вам будут предъявлены обвинения, и если вы согласитесь, что они справедливы, то вам будет предоставлено право выпить антидот, от которого вы мгновенно почувствуете облегчение. Мы не наивны, понимаем, что признания, вырванные под угрозой смерти, не имеют никаких юридических оснований, но здесь и не российский суд — самый беспристрастный суд в мире, верно? Мы всего лишь снимаем кино для широкой аудитории…
— К делу, дорогой, ты что-то разговорился, — проворчала женщина, отгибая край покрывала, чтобы было удобнее снимать. — Не забывай, что мы находимся во вражеском тылу и здесь не всегда царит штиль.
— Прости, люблю почесать языком. — Мужчина в маске покосился на стройные ножки, проступающие через шелковую накидку. — Ничего, мы не в прямом эфире, смонтируем так, как будет нужно. Представляем нашей уважаемой аудитории нового фигуранта дела. Ответственный прокурорский работник Петров Николай Николаевич. Старший советник юстиции. Руководитель городской прокуратуры. Двадцать лет строгого надзора за соблюдением законодательства, прав, свобод человека и гражданина, неустанная работа по выявлению, устранению и предупреждению нарушений закона. Четвертая власть, мы имеем в виду, разумеется, не прессу. Считать чужие деньги, Николай Николаевич, признак дурного тона, но мы попробуем. Ваша нынешняя зарплата в пределах восьмидесяти тысяч рублей. Неплохо, но не разгуляешься. Это не мешает вам иметь приличную четырехкомнатную квартиру на Морской улице, особняк за Бычьей сопкой, солидную жилплощадь в Ростове и Краснодаре, квартиру в Паттайе с видом на Сиамский залив и ночной рынок, пентхаус в Москве на Мосфильмовской улице. Несколько единиц автомобильного транспорта, разумеется, не поделки АвтоВАЗа, доля в сельскохозяйственном предприятии «Дары Кубани», пара банковских счетов на сумму порядка десяти миллионов долларов. Такое ощущение,
Прокурор протестующе замычал.
— Не мычите, господин прокурор. Данные факты имели место, против правды не попрешь. А мелочь, но приятная, порядка четырех тысяч долларов от гендиректора строительной фирмы «Арбат», привлекшего к работе и временному расселению в Кабаркуле массовое количество рабочих из Узбекистана. Объект построили ударными темпами, рабочие жили и трудились в тяжелых антисанитарных условиях, четыре трупа — несчастный случай, ангина и бытовая поножовщина. Прокуратура даже не почесалась. Вторая ваша обязанность: надзор за соблюдением прав человека и гражданина органами государственной власти, руководителями коммерческих и некоммерческих организаций. Случай с гастарбайтерами во второе вполне укладывается. Узбеков много. Также незаконный арест вашего предшественника, советника юстиции Бабочкина. Краевые власти акцию негласно одобрили, ведь человек был неудобным. Три недели больного прокурора продержали за решеткой без предъявления обвинений. Типичный полицейский произвол. Где была прокуратура со своей законностью? Бабочкин скончался от инфаркта в тюремной камере. Шума не поднимали, свежего покойника перевезли в рыбачий домик на Вертлявке, переодели и заявили, что так и было. Человек рыбачил, почувствовал себя плохо. А из камеры его отпустили еще вчера. Теоретически вы могли об этом не знать, кабы не беседа с безутешной вдовой, к которой вы прибыли лично, выразили соболезнования и предупредили, чтобы молчала. Инакомыслие в городе давно подавлено, не говоря уж про какую-то там оппозицию. Формально в горсовете заседают несколько коммунистов, парочка прочих молчунов от так называемой «системной оппозиции», но они лишь оттеняют массовость депутатов правящей партии. Двух несогласных с режимом, учителя Канюкова и бывшего директора ЛПЗ Гайдука, посадили в камеру в декабре прошлого года, в разгар массовых выступлений по всей стране. Они решили, что если стране можно, то и в Кабаркуле прокатит. Одному предъявили хранение наркотиков, другому — приставание к малолетним. Первому — четыре года, поскольку подбрасывать белый порошок менты умеют, второму — только три, поскольку доказать событие преступления оказалось сложно, никто и не пытался. Вы лично допрашивали задержанных, при этом признали, что имела место фальсификация, но буйные горожане сами виноваты, нечего ходить с кольями на власть. Власть умеет защищаться и нападать. А понятие законности трактуется с фантазией. Отсюда вытекает ваша третья обязанность: надзор за исполнением законов органами, осуществляющими оперативно-разыскную деятельность, дознание и предварительное следствие. Вам не стыдно, Николай Николаевич? Про пытки, фабрикации дел и прочие злоупотребления в местных отделах полиции не знает только тот, кто здесь не живет. Пару раз вы развлекались лично в компании корешей из полиции, сломали челюсть человеку, подозреваемому в ограблении квартиры главного врача городской больницы. Человек оказался не в теме, да и бог с ним. Раз арестовали, значит, повинен в чем-то другом, нужно только покопаться. Вы постоянно закрываете глаза на произвол, творимый полицией. В конце концов, Николай Николаевич, это просто неприлично. Еще случай: работник вневедомственной охраны в пьяном виде на личном «Мерседесе», превысив допустимую скорость почти вдвое, сбил шестерых на трассе у детского лагеря «Огонек». Останавливаться не стал, подумаешь, событие. Лишь чуток притормозил, поехал дальше. Четверо погибли на месте, включая двух детей, двое в тяжелом состоянии. Масса свидетелей. Цена вопроса — отремонтированный «Мерседес». Мэрия сделала богоугодное дело — построила детскую площадку в проходном сквере у торгового центра. Качели, карусели, песочницы. Одно плохо — за бордюром проезжая часть, по которой несутся машины. Проблема решалась просто — отгородить площадку от дороги элементарным заборчиком. Десять тысяч рублей, даже по нынешним драконовским ценам на стройматериалы. Но денег не осталось, увесистый откат ушел чиновнику Манохину, ведающему озеленением и благоустройством. Не свои же деньги тратить, ей-богу? Решили оставить как есть. И случилось именно то, что должно было случиться. Трехлетний малыш, играя в компании себе подобных, помчался за убежавшим мячиком, выскочил на дорогу, водитель не успел затормозить… Скорбящая мать оказалась женщиной активной, решила наказать виновных. В проекте детской площадки ограда фигурировала. К вам пришел трясущийся от страха чиновник, умолял принять меры. Цена вопроса… Оградку из проекта изъяли, водителя посадили на шесть лет, вина его, конечно, была, мог бы и сбросить скорость со своих шестидесяти до сорока, глядишь, и успел бы среагировать, но… А матерям строго-настрого заявили: следите, мамаши, за своими чадами, это не ясли, нянек нет. А как тут уследишь, если все случилось внезапно? Вы стали богаче на полтора миллиона рублей, Николай Николаевич, и хоть бы что у вас в душе шевельнулось. Ну всё, хватит. Уверен, для большинства наших зрителей ваша гнусная личность уже не тайна за семью печатями. Возможно, вас и не посадят, но что-то нам подсказывает: с вашей карьерой покончено, и жизнь придется менять кардинально, если не хотите, чтобы вас до конца дней забрасывали камнями. А теперь внимание, господин прокурор. Необратимое действие яда начнется минуты через четыре. Вы можете дожить до старости, ну, теоретически, если немедленно признаете, что все до единого обвинения в ваш адрес — кристальная, как слеза, правда. Вам нужно время, чтобы обдумать предложение?