Блокада. Трилогия
Шрифт:
— Вот он, госпожа фон Белов, провод, за которым мне велели присматривать.
Мария подошла поближе и взяла «змею» у него из рук.
— Так-так, — проговорила она задумчиво, — я предполагала нечто подобное. Посмотрите, Иоганн.
Раттенхубер подошел и посветил фонарем. Провод был не таким уж тонким, как показался вначале — толщиной в два пальца, в грубой резиновой обмотке.
— Это не телефонный провод, — сказал он уверенно.
— Совершенно верно, это силовой кабель — Мария повернулась к Людвигу. — А куда русские пошли потом?
— Туда, — Йонс махнул рукой
— Мы сможем пройти по этой дороге сейчас?
— Что вы, что вы! — замахал руками старик. — Через этот лес и днем-то ходить непросто, а ночью уж точно можно переломать себе все кости!
Фон Белов немного поразмыслила.
— Ладно, подождем до утра. Но завтра отправимся туда с первыми лучами солнца. А теперь возвращаемся.
Наутро Мария встала на два часа раньше обычного, но утреннюю гимнастику сделала, как всегда, в полном объеме — правда, обливание водой было заменено на купание в горном ручье. Раттенхубер сидел на скамеечке перед домом, курил и смотрел на медленно уползающий в низины туман. Фон Белов, скрытая зарослями дикой ежевики, мурлыкала какую-то песенку.
— Иоганн, вы не поможете мне? — крикнула она, прервав пение. — Я забыла в доме полотенце!
— Одну минуту, — Иоганн затушил папиросу и спрятал ее в банку из-под консервов, которую аккуратный Йонс поставил рядом со скамейкой. — Оно где-то в ваших вещах?
— Лежит прямо на кровати!
Раттенхубер вошел в дом. Топчан, который хозяин уступил фон Белов, был чересчур узким и твердым, чтобы его можно было назвать кроватью. Сам Раттенхубер спал на полу, а Йонс ушел ночевать в хлев.
На топчане, кроме полотенца, лежало зеркальце, ридикюль с косметическими принадлежностями и кружевная деталь женского туалета, при взгляде на которую Раттенхубер невольно покраснел.
«Все-таки женщина на войне — это абсурд, — подумал он. Даже если она боксирует, как Макс Шмелинг, стреляет, как ковбой, и лихо водит мотоцикл. Все равно женское начало глубоко чуждо суровому миру войны. Все эти помады, пудреницы, кружавчики…»
Он обратил внимание на книгу, лежавшую на подушке обложкой вверх. «Темная сторона древнегреческого космоса. Мир Гекаты», сочинение Рихарда Вальтера Даре. С чего бы это фон Белов заинтересовалась греками, спросил себя Раттенхубер. Мы же не на Крите, а на Кавказе. Впрочем, мало ли что может прийти в голову женщине!
— Вот ваше полотенце! — громко сказал он, подходя к кустам. Ежевика зашевелилась — Мария попробовала просунуть сквозь ветки руку, но тут же отдернула ее, оцарапавшись о колючки.
— Иоганн, вас не затруднит принести его мне прямо сюда?
Раттенхубер хмыкнул. Он не страдал излишней застенчивостью, но просьба фон Белов его несколько удивила.
— Хорошо, штандартенфюрер, — он обошел кусты и, топая сапогами прямо по воде, приблизился к тому месту, где принимала утреннюю ванну Мария фон Белов.
Она стояла по колено в ледяном ручье, повернувшись к Раттенхуберу боком. Обнаженная, в хрустальных каплях воды, сверкавших в лучах утреннего солнца.
— Я смущаю вас, Иоганн? — засмеялась Мария.
— Нисколько, —
Фон Белов вполоборота повернулась к нему. Оберфюрер увидел небольшую крепкую грудь, плоский живот и треугольник светлых волос под ним. Рука, грациозно протянутая к нему, казалась по-девичьи тонкой, но под шелковой кожей были заметны тренированные мускулы.
— Нагота — естественное состояние человека. Все дело в климате. Арийцы, создавшие эллинскую цивилизацию, могли позволить себе ходить обнаженными, а наши предки, германцы, к сожалению, нет. Отсюда и ложный стыд.
Раттенхубер не нашелся, что ответить. Он повернулся и вышел на берег прямо через заросли ежевики, не обращая внимания на царапающие лицо колючки.
«Чертова баба, — думал он про себя. — Еще и издевается! Прекрасно же знает, что мужчина на войне вечно голоден!»
Оберфюрер не считал себя аскетом, но определенных принципов все-таки придерживался. После смерти своей первой жены он несколько лет жил холостяком, но потом неожиданно для самого себя сделал предложение воспитаннице своих мюнхенских родственников Гундель. Как выяснилось позже, Гундель, совсем юная девушка, готовившаяся к карьере пианистки, уже давно была влюблена в статного белокурого офицера СС, охранявшего самого фюрера. Брак оказался счастливым, но детей у них долго не было — лишь недавно Гундель родила Раттенхуберу дочь.
Раттенхубер любил жену и старался хранить ей верность — конечно, порой он, как и многие другие, посещал офицерские бордели, но изменой это не считал. Мужчине нужна разрядка, особенно на войне. Главное — не приносить в дом заразу, но для этого офицерам СС выдавали специальные антибиотики. Уколол себя в бедро за час до посещения пуфа [47] — и несколько дней никакая хворь гарантированно к тебе не пристанет.
Фон Белов — совсем другое дело. Красивая стерва, умеет себя держать, и видно, что любит командовать. Единственный раз, когда она безоговорочно подчинилась Раттенхуберу — в ту памятную ночь в доме Гитлера в ставке Wehrwolf, когда Иоганн, выполняя приказ фюрера, взял в руки серебряного орла. Но тогда ее воля была сломлена силой загадочного предмета. Кроме того, Раттенхуберу казалось, что Мария не забыла своего поражения и не оставляет мысли взять реванш.
47
Публичный дом (нем. жарг.).
«А теперь еще играть со мной вздумала, — думал он с раздражением. — Наверняка этот трюк с полотенцем подстроен специально!»
Он разозлился еще больше, когда поднял глаза и увидел сидевшего в секрете в ветвях огромной сосны разведчика. Егерь, не отрываясь, смотрел в бинокль не туда, куда предписывал ему воинский долг, а на заросли, за которыми купалась адъютант фюрера. Конечно же, он видел и дурацкую сцену с полотенцем.
— Солдат! — рявкнул Раттенхубер. — Чем вы занимаетесь на посту?